Мужество и воинские доблести
В культурных текстах эпохи Великого переселения народов все отчетливее звучит
мотив ценности "избыточного" мужества.
Это неслучайно. В эпоху повышенной воинской активности социум не мог не
воспитывать воинов, готовых пожертвовать всем во имя его сохранения. К тому же
сама природа человека той эпохи мотивировала его самоутверждение, прежде всего в
виде демонстрации физической силы и стойкости духа, от которых зависела жизнь и
судьба человека. Поэтому закономерна высокая оценка в культурном сознании эпохи
таких понятий как мужество и посмертная слава.
Особо отличившихся в битве воинов хоронили с особыми почестями. На месте
погребения возводился курган. В случае с мореходными народами - викингами -
возник обычай отправлять тело погибшего, вместе с оружием и добычей, на ладье в
море. Считалось, что доблестно сражавшиеся воины, погибшие на поле брани, после
смерти продолжают пировать в чертогах Одина.
Иная смерть ждет бесславных воинов. Как сообщает Тацит, варвары предателей и
перебежчиков вешают на деревьях, а трусов и дезертиров топят в грязи и в болоте,
заваливая сверху хворостом, чтобы таким образом скрыть от мира позорнейшее для
германца качество - трусость.
Демонстрация избыточного мужества у многих германских племен постепенно обретает
черты будущего рыцарского эпоса, стержнем которого была идея подвига ради
подвига, чистого "подвига".
Так, например, у франков по сообщению Григория Турского, бытовал обычай
предоставления противнику своеобразной "форы". Подобно тому, как древний русич
Святослав уведомлял врага, сообщая ему: "Иду на вы", франкские вожди предлагали
противнику "выбрать поле".
Хотя в варварской среде, в отличие от рыцарской, самоценность акта личного
героизма еще не осознавалась в такой степени, поскольку была тесно связанной с
судьбой и благополучием племени и рода.
В воинском эпосе германцев можно обнаружить и ростки будущих идей вассальной
верности, долга сеньора перед своими военными слугами и, соответственно, понятия
чести. Тацит пишет, что во время сражения вождю стыдно быть превзойденным своей
дружиной, а дружине - стыдно не сравняться с ним в отваге; вернуться же живым из
боя, в котором пал вождь, означает на всю жизнь покрыть себя позором и
бесчестием. Защищать вождя, оберегать - в этом главная задача дружинника. "Вождь
сражается за победу, дружинники - за вождя".
Вождь так же предан своим дружинникам, как и они ему. В "Саге об Эйрике Рыжем"
есть эпизод, в котором вождь и дружинники жребием определяют, кому спасаться с
тонущего корабля. И конунг, которому достался счастливый жребий, отдает его
воину, которому не повезло.
В контексте этого понятен и обычай верности слову, который по своей сути
взаимосвязан с традицией рыцарского обета (как она оформляется в классической
средневековой традиции). Человек, не сдержавший слово, нарушивший клятву,
подвергался в лучшем случае "всеобщему презрению".
В "Песни о Нибелунгах", имеющей множество мотивов варварского происхождения,
одному из героев - Вербелю - принесшему ложную клятву (он заверял, что
бургундских конунгов у гуннского правителя ждет почетный прием, а на самом деле
они попали в смертельную ловушку), отсекают руку.
Ростки ритуала будущего рыцарского обета можно обнаружить у племени хаттов. У
них бытовал обычай среди храбрейших - носить железное кольцо, как бы оковы, пока
не убьют врага. Обращает на себя внимание тот факт, что именно у хаттов,
отличавшихся особой воинской активностью, рано появился обычай, о котором
сообщает Тацит, рисуя образ потенциального берсерка. Именно эти храбрейшие
всегда составляют передовой строй, начинают битвы и не имеют иного занятия кроме
войны. В мирное время они, впрочем, как и некоторые другие представители
германских племен, предпочитали покидать племя и отправляться воевать "на
стороне" в качестве союзников тех или иных воюющих народов.
И, хотя берсерки были со временем поставлены королевской властью под контроль,
поскольку представляли собой опасность и для нее своей непредсказуемостью и
импульсивностью, отзвуки их обычаев можно обнаружить и в рыцарской культуре. К
примеру, таков обычай странствующих рыцарей, не мыслящих свою жизнь без ратных
подвигов.