1.1. Характеристика жизни, творчества и личности М. В. Нестерова.

Тема «русского человека одухотворенного» как ключевая в дискурсе
художника и ее реализация в разных образах и жанрах

Имя художника Михаила Васильевича Нестерова (1862-1942) давно приобрело масштаб мировой известности и признания как одного из выдающихся живописцев рубежа веков, проникновенного портретиста, мастера пейзажной зарисовки и сюжетного религиозного жанра, классика русского искусства предвоенной поры.
М. В. Нестеров родился в Уфе, в семье купца. Как замечает друг и биограф живописца С. Н. Дурылин в своей книге «Нестеров в жизни и творчестве» [2004], еще в подростковом возрасте Нестеров утвердился в своем желании стать художником и не изменял выбранной стезе на протяжении долгой творческой жизни. «Жил я своим художеством, и, худо ли, хорошо ли, прожил жизнь с кистью в руке» [Нестеров 1985, с. 117], «Я - художник, только художник» [там же, с. 138], «… а теперь работать, работать не покладая рук! Всю энергию, какая мне дана, употреблю на то, чтобы что есть, того не зарывать в землю. Другого исхода нет! Я должен быть художником» [там же, с. 263]. Вся жизнь этого выдающегося человека была подчинена искусству: «Житейская биография Нестерова с ее щедрым богатством чувств, устремлений и страстей была лишь подтекстом его творческой повести… Независимость формы, внутренняя неприкосновенность, целостность содержания, полная свобода течений этой творческой повести всегда была для Нестерова верховной задачей в жизни. Он отдавал все силы на то, чтоб эта задача была решена верно, честно, до конца» [Дурылин 2004, с. 497]. Назначение живописи как некоего сакрального акта творения Несте­ров видел в том, чтобы посредством картин излучать тепло и свет, дарить их страждущим.
По воспоминаниям современников, М. Нестеров был чрезвычайно яркой личностью, наделенной могучим, неуемным, страстным, подчас неудержимым темпераментом, всплесками которого могли стать «предельно заостренное суждение» или «остро режущее слово» (С. Н. Дурылин). Равнодушие было ему чуждо до мельчайших своих проявлений. Даже говоря о себе, он «пересматривал критически свою жизнь и художественную работу: отвергал в них одно, утверждал другое и хотел, чтобы во всем, что говорилось о нем, не было ни “жития”, ни “похвального слова”» [Дурылин 2004, с. 109]. «Стремление вогнать жизнь в схему, опутать теоретическими тенетами человека были органически чужды Нестерову… В человеке Нестеров ценил не только его глубину - мысль и думу, он ценил в человеке и его широту: жизненный размах, раздельность желаний, силу влечений» [там же, с. 91]. Соб­ственная его природа была крайне «отзывчива на явления жизни» [Нестеров 1959, с. 36]. Видимо, именно поэтому Нестеров восторгался живописью Сурикова и его героями, «охваченными буйством бытия» (С. Н. Дурылин), не принимал теорию непротивления злу Толстого, выше всех ценил Пушкина как символа неисчерпаемости жизни.
Художник предпочитал свободу собственных проявлений во всем: в чувствах, отношениях, творчестве, как живописном, так и литературном. Со временем у него выработался индивидуальный стиль, которому сам мастер со свойственной ему самоиронией дал название «нестеровщина». С. Н. Дурылин характеризует его не иначе как «самодумный во всем». Исследователь жизни и творчества М. В. Нестерова И. Никонова в своей монографии пишет: «Жизнь Нестерова была дол­гой и отличалась истинным долголетием творчества. За это время история России, а вместе с нею и русское искусство претерпели множество перемен. Менялось и творчество Нестерова, но всегда оказыва­лось самобытным… И в отношении к людям, и в отношении к искусству Нестеров оставался верен своим внутренним нравственным принципам, он всегда был “сам по себе”, иными словами - верен само­му себе» [Никонова 1984, с. 7].
Творчеству художник отдавался целиком, демонстрируя при этом абсолютную искренность, «трудовую преданность», «чересчур непомер­ную, даже пристрастную строгость к себе» (С. Н. Дурылин). По словам самого Нестерова, «для нас, художников, искусство прежде всего. Ему, как Ваалу, или более родственному нам Перуну, понесем наши жертвы, таланты, силы, энергию и проч.» [из письма Ф. С. Булгакову от 26 августа 1938 г.: Нестеров 1968¹, с. 341]. Нестеров стремился совершенствовать свое «искусство-мастерство» путем самопознания: «Художник, по его крайнему убеждению, должен нести на полотно лишь то, что выстрадано внутри, что обдумано сердцем, осветлено разумом» [там же]. Всю жизнь живописец занимался самообразованием: «Знаменитый мастер для других, для себя он всегда оставался учеником… Невозможно указать, когда кончились его годы учения. Я думаю, они кончились тогда, когда кончилась его жизнь. И перед самым концом жизни, после шестидесяти с лишком лет упорного труда, мне приходилось не раз слышать от него сожаления о том, что многое упустил он узнать, что хорошо бы съездить снова в Италию и поучиться там у великих мастеров» [Дурылин 2004, с. 48]. Самообразованием Нестеров занимался постоянно, оно было для художника определенным состоянием души: «В 72 года я охотно учусь многому, как студент первокурсник» [Е. А. Праховой от 26 августа 1934 г.: с. 322]; «Я знал людей замечательных (Толстого, Менделеева, Павлова, Сурикова, Васнецова, Репина), многому научился и век бы учился, да старость мешает» [М. М. Облецовой от 15 июня 1936 г.: с. 333]. В письмах художник регулярно делится со своими корреспондентами мыслями о чтении, прочитанных книгах, например: «Сейчас читаю де Кюстина (современное издание, 1930 г.). Читаю с интересом» [С. Н. Дурылину от 12 января 1932 г.: с. 300], «работаю мало, зато читаю запоем» [А. А. Турыгину от 24 ноября 1933 г.: с. 317].
Творчество М. В. Нестерова всегда вызывало и вызывает до сих пор особый интерес, о чем свидетельствует огромное количество

¹    Далее ссылки на это издание будут приводиться только с указанием страницы.

монографических исследований [Михайлов 1958, Никонова 1979, Русакова 1990, Дятлова, Ляхова 2002 и др.], статей [Федоров-Давыдов 1974, Сидоров 1976, Буевская 1987, Неклюдова 1991, Ионина 2000, Манин 2000, Алексеев 2003 и др.], воспоминаний и откликов на публикации писем самого художника [Нестеров 1959, 1968, 1985, 1988], а также лю­дей, близко знавших его [Дурылин 1949, 1976, Булгаков 1962 и др.].
В зависимости от идеологических установок, господствовавших в то или иное время в государстве, критики, ученые и просто ценители искусства по-разному расставляли акценты в творчестве М. В. Нестерова и давали оценки художественным образам, им созданным. Так, М. В. Петрова, кандидат искусствоведения, ведущий научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи, отмечает, что «одна из важнейших художественных граней искусства М. Нестерова - живописные образы, связанные с религиозной темой, - вплоть до последнего времени практически всегда сгорала в огне атеистической пропаганды. Избрать же другой ракурс, свободный от идеологических установок, было нельзя». В результате такого «догматически препарированного подхода» к анализу художественного дискурса мастера, вырванного из контекста философии мировосприятия Нестерова, его духовной жизни, рушилось представление об органической целостности его ис­кусства [URL: http://www. miriskusstva. ru (дата обращения: 12.12.2010)].
Религиозная живопись Нестерова передает самую суть его мировоззрения: придерживаясь позиции религиозного (путем обретения истинной веры) оздоровления общества, именно в православии живописец видел способ помочь человеку обрести нравственный идеал. Даже образно-пластический язык религиозной живописи мастера есть прямое порождение русской национальной стихии, заключающей в себе мягкость, женственность, пассивность, созерцательность. Качества, определяющие природу мировосприятия русских, то есть их национальное сознание. Обращение Нестерова к теме Святой Руси как органичное проявление собственно художественного мышления мастера, преисполненного глубоких религиозных чувств, - это напоминание не только об исторических корнях народа, но прежде всего о его духовной общности, в которой и виделся Нестерову выход из нарастающего конфликта. Через нравственное обретение себя - к внутреннему ладу, то есть к согласию с самим собой, а отсюда - к согласию с обществом и далее - к его объединению, восстановлению его «цельности», то есть к национальному и духовному возрождению. Именно эта идея определяла конечную цель художественно-философской мысли Нестерова, именно она составляла программную основу его искусства. Во имя ее совершалось творческое подвижничество мастера, верившего в «будущность серьезной и творческой силы русского народа» [там же].
Исследователь Г. К. Вагнер отмечает, что по глубине мировосприятия, по тонкости религиозного мироощущения, благодаря стремлению переосмыслить православную традицию в русской культуре и на ее основе создать новое качество религиозного мировосприятия, творчество М. Нестерова принадлежит символическому философскому направлению в русской живописи [Вагнер 1993].
Однако долгие годы о Нестерове речь шла лишь как о талантливом портретисте, создавшем целую галерею образов своих современ­ников - художников, академиков, врачей, скульпторов, заслужившем тем самым в июне 1942 года присвоение звания заслуженного деятеля искусств РСФСР. Так, в статье из Большой Советской энциклопедии, посвященной художнику, отмечается, что «боль за народ принимала у Нестерова форму религиозно-патриархальных иллюзий… интерес к психологии верующих, к эмоциям просветления и озарения приводил художника к своеобразному драматизму («Под благовест» 1895, «Великий постриг» 1897-1898, «Святая Русь» 1901-1906, «На Руси» 1916). Все явственнее обозначались в живописи Нестерова черты «модерна» - интерес к образной символике, сближение картины с декоративным панно, блёклость разбелённого цвета, плоскостность композиции. В монументальной живописи (росписи Владимирского собора в Киеве 1890-1895; мозаики церкви Спаса «на крови» в Петербурге 1894-1897; росписи Марфо-Мариинской обители в Москве 1908-1911) эти черты постепенно приобретали характер холодной стилизации, а историко-религиозные темы получали всё более официальную церковную трактовку» [URL: http://bse. sci-lib. com (дата обращения: 18.01.2011)].
В монографии А. И. Михайлова «Михаил Васильевич Нестеров. Жизнь и творчество» [1958] также присутствует элемент предвзятости при рассмотрении творческого пути художника: «советский» Нестеров неизменно противопоставляется «дореволюционному».
Однако при всем многообразии точек зрения относительно творчества и личности самого художника факт его талантливости и огромного творческого потенциала никем не оспаривается. В Большой Советской энциклопедии, в частности, говорится: «Реалистические устремления художника, его интерес к раскрытию душевного строя человека в единении со средой - интерьером и пейзажем - нашли выражение в портретах, великолепных по цельности образного строя, ясности характеристик, мягкости лепки, выразительности силуэтов («Е. П. Нестерова» 1905, «Философы» 1917, «О. М. Нестерова» 1906)… Эти портреты, в основном 1930-х гг. (П. Д. и А. Д. Кориных 1930, А. Н. Северцова 1934, И. Д. Шадра 1934, С. С. Юдина 1935, И. П. Павло­ва 1935, К. Г. Держинской 1937, Е. С. Кругликовой 1938, В. И. Мухиной 1940), выдвинули художника в ряд ведущих мастеров живописи соци­алистического реализма. Их объединяют ощущение богатства духовной жизни, творческого горения, разнообразие остро выявленных характеров и гибкость в выборе средств, наиболее рельефно выражающих психологических склад и настроение человека. Портретам свойственны совершенство картинной формы, гармоничное, чёткое построение композиции, точность живописной характеристики объёма и пространства. Нестеров продолжал работать и как тонкий мастер лирического пейзажа («Осень в деревне» 1942)» [URL: http://bse. sci-lib. com (дата обращения: 18.01.2011)].
Характерной чертой каждой поистине талантливой личности, реализующей себя в творчестве, можно считать наличие оригинальной манеры, индивидуального почерка, отражающих умение быть свободным и независимым, оставаться самим собой. По словам С. Н. Дуры-лина, «независимость формы, внутренняя неприкосновенность, целостность содержания, полная свобода течений творческой повести всегда была для Нестерова верховной задачей в жизни. На всем, к чему он ни прикасался творчески - картина, фреска, пейзаж, портрет, -на всем лежит печать «нестеровского». Можно не любить этот пейзаж, можно отрицать этот тип русской женщины, но достаточно сказать: это «нестеровский пейзаж», это «нестеровская девушка», как всем станет ясно, о чем, о каком явлении русской природы и жизни идет речь» [URL: http://www. bibliotekar. ru (дата обращения: 27.01.2011)]. Сам М. В. Нестеров отмечал не раз, что «истинный художник есть тот, кто умеет быть самим собой, возвыситься до независимости» [Несте­ров 1959, с. 14]. «Лгать в творчестве» Нестеров, воспитанник московской передвижнической школы, считал «преступлением», своим художественным методом называл реализм, вернее, «опоэтизированный реализм» как «собственное ощущение «реального» в искусстве», «лично выработанное представление о реализме в живописи»: «Живописец только тогда и художник, когда из общения с человеком и природой умеет добыть свою правду о них, раскрываемую средствами искусства. Когда Нестеров подчеркивает, что правда художника должна быть «индивидуальной», он хочет сказать, что она должна быть искренней, непосредственной, лично добытой и пережитой, и меньше всего он хочет замкнуть ее в рамки личного произвола художника: эту свою правду Нестеров извлекает из широкого дыхания родной природы и челове­ка» [Дурылин 2004, с. 411].
Ключевой темой творчества Нестерова, основой его художественно-философской позиции является мотив «постоянного нерасставания с живым человеком» (С. Н. Дурылин), интерес к изображению его внутреннего мира: «Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью» [Нестеров 1959, с. 229]. В разные периоды творчества художник по-разному подходил к решению этой темы, но всегда при создании образа (иконописного, поэтического, исторического, портретного) отталкивался от «живого лица человеческого»: «Мне, как Перову, нужна была душа человеческая…» [там же, с. 48].
Можно утверждать, что тема человека одухотворенного в художественно-литературном дискурсе Нестерова имеет вполне устойчивый «национальный» вариант своей реализации: живописца привлекает широта натуры и глубина внутреннего мира русского человека, понимаемые в своеобразном религиозно-мистическом преломлении. Образы на картинах Нестерова персонифицируют идею странничества и скитальчества как состояния русской души, мятущейся в поисках правды. Так, на картине «На Руси. Душа народа» (1914-1916) изображен собирательный образ русского народа (представители всех социальных слоев общества с древнейших времен до современной Нестерову жизни, как вымышленные, так и исторические персонажи), устремленный в поисках Бога, дарующего правду жизни: «У каждого свои «пути» к Богу, своё понимание его, свой «подход» к нему, но все идут к тому же самому, одни только спеша, другие мешкая, одни впереди, другие позади, одни радостно, не сомневаясь, другие серьёзные, умствуя…» [Нестеров 1959, с. 105]. Это полотно как эпос русской народной жизни манифестирует главную мировоззренческую идею Нестерова о святости Руси, «святой» не потому, что она «святая» в своей жизни, быте и истории, но потому, что в «святыне» она, как полагал Нестеров, видела свой «идеал» [Дурылин 2004, с. 377]. Почти все кар­тины художника, особенно дореволюционных лет («Молчание» 1903, «Думы» 1906, «Святая Русь» 1907 и др.), в той или иной степени касаются темы страждущих, обремененных духовными и телесными недугами и нуждами русских людей, находящихся в поиске ответа на вопрос: в чем истина бытия и каковы пути ее обретения?
В полной мере реализовать свою «тягу увидеть лицо человеческое в прямой непосредственности жизненного тепла, живого чувства, одухотворяющей мысли» (С. Н. Дурылин) М. В. Нестерову удалось в работе над целым рядом проникновенных портретных зарисовок Л. Н. Толстого (1907), А. М. Горького (1907), П. А. Флоренского и С. Н. Булгакова (1917), В. М. Васнецова (1917), Н. М. Нестеровой (1923), И. П. Павлова (1935), В. И. Мухиной (1940) и др. Высокий уровень мастерства позволял портретисту улавливать и передавать на холсте состояние, движение, позу, которые бы максимально глубоко раскрывали характер и внутренний мир человека. О себе - художнике 1920-х годов - Нестеров писал как об «одержимом портретописанием» [с. 324].
«Заказных» работ в портретной галерее Нестерова нет. Все картины - «дар давней дружбы» (С. Н. Дурылин). К написанию человека с натуры Нестерова всегда подвигало желание запечатлеть на полотне личность, к которой он в жизни относился с симпатией и уважением. Портретный образ всегда передавал отношение художника к своей модели. «В портретах моих, написанных в последние годы, влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их» [Нестеров 1959, с. 3]. Например, к созданию портрета В. Васнецова, «замечательного художника, дорогого русскому народу», Нестеров шел долго. Как пишет С. Дурылин в своей книге, «уважение Нестерова к личности Васнецова было так велико, что он взялся за его портрет только после того, как убедился в твердости своей руки портретиста… к этому времени была закончена Нестеровым и другая, более трудная подготовка к портрету Васнецова - в его душе окончательно сложился тот образ Васнецова, человека и художника, над которым он то восторженно, то скептически размышлял в течение более сорока лет своих сложных, то очень близких, то далеких, отношений… Лицо Васнецова Нестеров писал с какой-то особою строгостью к себе - с тихою, любя­щей, почти благоговейною внимательностью он всматривался в давно известные ему черты старого художника, словно боясь упустить хотя бы малую черту этого старческого благообразия. Он явно любовался и хотел, чтоб залюбовались этою умиренною красотою старости. На портрете воплощен внутренне правдивый образ славного художника, который и в старости своей являет красоту духа, запечатленную в стольких замечательных созданиях его кисти» [Дурылин 1949, с. 16].
Стремление художника воссоздать художественные образы людей с акцентом на особенностях их богатого внутреннего мира обусловило тенденцию «оживления» даже иконописных ликов, идущую вразрез с традициями русской православной живописи: «Нестеров так же независим здесь во внутреннем постижении образа, как в живописном его построении: его краски, при их благородной сдержанности, здесь ярки и сильны» [Дурылин 1949, с. 149]. Более того, многовековая традиция допускала на иконах и церковных фресках исключительно изображения святых и фрагментов их жития и деяний. Нестеров перенес на стены храма (например, картина «Путь ко Христу» на стене трапезной в Марфо-Мариинской обители в Москве) лица обыкновенных людей, которые идут в этот храм со своими нуждами и скорбями.
Церковным росписям Нестеров посвятил свыше 22 лет жизни, од­нако главным делом своей жизни всегда считал станковые картины. Как замечает С. Дурылин, «в долгих «трудах и днях» Нестерова нельзя указать ни одного года, который он всецело, безраздельно отдал бы церковным подмосткам. Живая радость бытия, любовь к человеку и природе беспрестанно сводили Нестерова с церковных подмостков и влекли то под солнце Италии, то на простор Волги, то в подмосковные перелески, то на далекий север. Он как художник был чуток к живому дыханию русской народной жизни и верно чувствовал, что ни широты, ни глубины, ни свежести этого дыхания нельзя уловить, переходя с подмостков одного собора на леса другого» [Дурылин 2004, с. 302].
Изображение пути русского народа к достижению своего идеала добра и истины невозможно вне соотнесенности с его историческим прошлым. Переломный исторический рубеж - смена веков и социальные катастрофы этого смутного времени - подтолкнули художника к творческому осмыслению «тяжкого труда истории, поднятого русским народом и государством» (С. Н. Дурылин). История на полотнах Нестерова предстает прежде всего в образах реальных персонажей (например, Ольга Киевская, Александр Невский), являющихся, по мысли живописца, воплощением нравственного идеала.
Особо отметим образ Сергия Радонежского - народного святого, имевшего большое значение для сплочения русского народа в эпоху феодальной раздробленности, близкого и дорогого художнику с самого детства, разглядевшего в простом русском человеке «глубину сердца» и «правду чувства». За более чем 50 лет творческой работы Нестеров создал 15 больших произведений, посвящённых излюбленному герою: «Видение отроку Варфоломею» 1889-1890, «Юность преподобного Сергия» 1892-1897, триптих «Труды преподобного Сергия» 1896-1897, «Преподобный Сергий» 1898 и «Прощание преподобного Сергия с князем Дмитрием Донским», эскизы, 1898-1899. В разные годы обращался Нестеров к любимому образу того, кто, по его словам, «мудрой и простой красотой просиял в нашей истории, в нашем народе» [Нестеров 1959, с. 92], и всегда находил в образе «славного игумена земли русской» ответы на свои размышления о русском народе. «Я писал жизнь хорошего русского человека XIV века, лучшего человека древних лет Руси, чуткого к природе и ее красоте, по-своему любившего родину и по-своему стремившегося к правде» [там же].

Выводы

Вся жизнь М. В. Нестерова была растворена в искусстве. Творчество почиталось им как высшая форма проявления человеческого духа. В живописном дискурсе великого русского художника с максимальной полнотой проявились черты его личности: страстность, независи­мость, строгость к себе, самодисциплина, трудолюбие, целостность натуры. Творческий дискурс живописца исключителен, самобытен с точки зрения своего тематического и содержательного наполнения, системы персонажей и стилистической характеристике. Ключевой в творчестве Нестерова является тема поиска русским человеком своего духовного идеала и правды жизни, находящая свое воплощение в разноплановых художественных образах и жанрах живописи. Для Нестерова русский человек - странник, ищущий правду, которая есть Бог. Основные мотивы живописного творчества нашли отражение в письмах художни­ка, относящихся к периоду 1900-1930-х годов и адресованных разным корреспондентам.