2.1. Черты личности Ф. И. Шаляпина.

Творческие принципы новаторской деятельности

в области оперного искусства

Жизнь выдающегося русского оперного певца Федора Ивановича Шаляпина (1873-1938) уже давно стала легендой. Это отмечают в сво­их воспоминаниях родные и друзья великого актера [И. Ф. Шаляпина, А. М. Горький, С. В. Рахманинов, К. А. Коровин, В. А. Серов], его совре­менники [В. В. Стасов, К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, Н. А. Римский-Корсаков, В. А. Теляковский, Л. В. Собинов, И. А. Бу­нин, В. А. Гиляровский и др.], исследователи биографии и творчества Е. А. Грошева, В. Дмитриевский, Л. В. Никулин, М. Янковский и др. Громкая слава обрушилась на «чудо-артиста» (С. В. Рахманинов) в юном возрасте, сопровождала до конца дней и пережила его смерть.
Многогранность дарования, неисчерпаемость таланта, огромная трудоспособность и полная самоотдача творческому процессу снискали великому художнику сцены международный авторитет. Так, известный итальянский тенор начала ХХ века Анджело Мазини в послании, адресованном редакции газеты «Новое время», отмечает: «Пишу вам под свежим впечатлением спектакля с участием вашего Шаляпина. Он выступил в опере «Мефистофель». Публика театра Scala особенно взыскательна к молодым и неизвестным ей певцам. Но этот вечер был настоящим триумфом для русского артиста, вызвавшего громадный энтузиазм слушателей и бурные овации» [цит. по: Шаляпин 1960, т. 2, с. 41]².
В истории отечественной культуры имя Шаляпина - предмет особой национальной гордости и славы, знак глубочайшей признательности и любви народа: «Каждая пластинка, напетая Шаляпиным, доставляет слушателям большое эстетическое наслаждение, каждая строка, написанная о нем, прочитывается сотнями жадных глаз» [Грошева 1960, с. 5], в творчестве Шаляпина нашли воплощение «лучшие достижения трагической музы русской сцены» [там же, с. 10]. Известный критик и историк искусства В. В. Стасов в своей статье о Шаляпине «Радость безмерная» пишет: «Шаляпин представляет художественную натуру, по преимуществу - национальную. В этом он подобен наивысшим русским поэтам и писателям» [т. 2, с. 10], «ничего придуманного, ничего театрального, ничего повторяющего сценическую рутину. Какой великий талант! Какое разнообразие таланта. Какая необычай­ность создания диаметрально противоположных человеческих фи­гур!» [там же, с. 9].
В своих воспоминаниях об отце И. Шаляпина отмечает, что пришедшие в театр «всегда слушали его как завороженные» [т. 1, с. 601], «публика то плакала неподдельными слезами, то искренно смеялась» [т. 1, с. 600]. Очень метко, в ироничной форме о своем творческом успехе высказался однажды сам Шаляпин: «В искусстве нет места скуке. А оперу часто слушают и скучают. Жуют конфеты в ложе, разговари­вают. Небось, когда я пою, перестают конфеты жрать, слушают меня» [т. 2, с. 244].
Если все без исключения современники и потомки признают гениальность Шаляпина и считают его великим, оригинальным и непревзойденным певцом мировой театральной сцены, то в вопросе оценки

²    Далее ссылки на это издание будут приводиться с указанием только тома и страницы.

его личности, стиля поведения, отношения к жизни и в целом миро­воззренческих установок встречаются довольно разноречивые мнения. В этом, на наш взгляд, проявляется типично национальный склад характера Шаляпина, о чем хорошо сказал М. Горький: «Ф. Шаляпин - лицо символическое; это удивительно целостный образ демократической России, это человечище, воплотивший в себе все хорошее и талантливое нашего народа, а также многое дурное его. Такие люди, каков он, являются для того, чтобы напомнить всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ!.. Федор Иванович Шаляпин всегда будет тем, что он есть: ослепительно ярким и радостным криком на весь мир: вот она - Русь, вот каков ее народ - дорогу ему, свободу ему!» [письмо Н. Е. Буренину, 1911 г., Капри: т. 1, с. 374]. О своих националь­ных корнях не раз писал и сам певец: «Я - человек загнанной, замучен­ной страны, страны, которая, несмотря на трудную жизнь свою, создала великое искусство, нужное всему миру, понимаемое всеми людьми земли!.. много горечи в этой любви» [т. 1, с. 187]. Даже увлечения у Шаляпина были исключительно национальные: бильярд, рыбалка, охота, а любимое блюдо - русские пельмени.
Во многом причины появления неоднозначных суждений о Шаля­пине можно объяснить, внимательно изучив основные вехи жизненного пути певца, позволяющие представить образ его личности во всем многообразии черт и проявлений.
Федор Шаляпин родился в Казани в семье крестьянина3. Безра­достная пора детства на всю жизнь оставила в его душе тягостные воспоминания, способствовавшие впоследствии формированию определенных психологических установок в сознании уже взрослого человека. Об одной из них упоминает в своих мемуарах дочь певца: «Отец всегда боялся бедности - слишком много видел он нищеты и горя в свои детские и юношеские годы» [т. 1, с. 561]. Однако в «бурлацкой натуре» [т. 1, с. 227] Шаляпина зрел, обретая позитивные и прогрессивные фор­мы, протест против «гнусности и пошлости» окружающей его Суконной слободы (местечка, где проживали Шаляпины).
Во-первых, это проявлялось во все нарастающем и сопровождающем певца на протяжении всей жизни интересе к чтению, в тяге к овладению новым знанием: «Чем больше видел я талантливых людей, тем более убеждался, как ничтожно все то, что я знаю, как много

³ Факты биографии Ф. И. Шаляпина приводятся с опорой на автобиографический материал, а также сайты: http://greatrussianpeople.ru; http://www.rulex.ru; http://www.wikipe-dia.

нужно мне учиться» [т. 1, с. 121]. Дочь Шаляпина отмечает в своих воспоминаниях: «Не изучая никогда математики, он, как любознательный человек, интересовался всем, что в какой-либо мере было ему доступно» [т. 1, с. 543], «никогда и никому он слепо не подражал, но учился у всех, у кого мог научиться чему-либо необходимому ему как художнику» [т. 1, с. 537]. По словам В. Стасова, «ни в какой школе он не был, ни в каких классах не сидел, не учился никаким предрассудкам; всем лучшим был обязан самому себе, сам себя воспитал и вырастил» [т. 2, с. 14]. В автобиографии «Страницы моей жизни» певец напишет о том, что он учился у самой жизни, которая «всюду открывала мне свои маленькие тайны, поучая меня любить и понимать живое» [т. 1, с. 35]. Благодаря самовоспитанию Шаляпин смог подняться впоследствии на вершину мировой славы: «Велик и трогателен был этот вятский мужик, «слепород», варвар, перед гением которого ученически склонило чело свое самое древнее и заслуженное из артистических святилищ ев­ропейской культуры» (А. В. Амфитеатров о покорении Шаляпиным итальянского театра Ла Скала) [т. 2, с. 59)]; «Шаляпин - это нечто огромное, изумительное и - русское. Безоружный, малограмотный сапожник и токарь, он сквозь терния всяких унижений взошел на вершину горы, весь окурен славой и - остался простецким, душевным парнем. Это - великолепно! Славная фигура!» [М. Горький - К. П. Пятницкому, письмо от 13 сентября 1901 г.: т. 1. с. 368].
Во-вторых, суровое детство повлияло на зарождение в юном Шаляпине огромной любви к музыке, пению: оно стало «тем серым фоном, на котором чрезвычайно отчетливо проступала радуга красок, которыми для мальчика была расцвечена сначала игра уличных артистов, пение простым людом своих протяжных песен, потом - первые самостоятельные шаги на театральном поприще» [Дмитриевский 1973, с. 18]. В автобиографической прозе «Маска и душа» Шаляпин так объяснил причину увлечения искусством: «Почему театр не только при­ковал к себе мое внимание, но заполнил целиком все мое существо? Объяснение этому простое. Действительность, меня окружавшая, за­ключала в себе очень мало положительного… Мое первое посещение те­атра… подтвердило смутное предчувствие, что жизнь может быть иною - более прекрасной, более благородной» [т. 1, с. 215].
В 12 лет Шаляпин впервые попал в театр как зритель. Об этих впе­чатлениях и вообще о своем отношении к театру он рассказал впослед­ствии в автобиографической прозе: «Театр свел меня с ума, сделал поч­ти невменяемым» [т. 1, с. 51], «уже в антракте заметил, что у меня текут изо рта слюни», «театр стал для меня необходимостью». «Все это произвело на меня чарующее впечатление, незабвенное во веки веков» [т. 1, с. 53], почувствовал в музыке «нечто удивительно родное, знакомое мне. Мне показалось, что вся моя запутанная, нелегкая жизнь шла именно под эту музыку. Она всегда сопровождала меня, живет во мне, в душе моей и более того - она всюду в мире, знакомом мне. Музыка - голос души мира, ее безглагольная песнь» [т. 1, с. 109], «Трудна моя жизнь, но хороша! Минуты великого счастья переживал я благода­ря искусству, страстно любимому мной. Любовь - это всегда счастье, что бы мы не любили, но любовь к искусству - величайшее счастье нашей жизни!» [т. 1, с. 171], «… мне, которому театр, быть может, дороже всего в жизни» [т. 1, с. 282], «Я проделал все, что в театре можно делать. Я и лампы чистил, и на колосники лазил, и декорации приколачивал гвоздями, и в апофеозах зажигал бенгальские огни, и плясал в мало­российской труппе, и водевили разыгрывал, и Бориса Годунова пел. Самый маленький провинциальный актер, фокусник какой-нибудь в цирке близок моей душе. Так люблю я театр» [т. 1, с. 283].
В начатой в 1890 году артистической карьере Шаляпина было все: от первых неудач и малозначительных ролей на сцене небольших балаганных театров - до исполнения оперных партий в качестве ведущего солиста Московской частной оперы С. Мамонтова, Мариинского и Большого Императорских театров, триумфально выступающего на гастролях в Милане (1901), Риме (1904), Монте-Карло (1905), Берли­не (1907), Нью-Йорке (1908), Париже (1908), участвующего в заграничных «Русских сезонах» 1907-1913 годов. В 1918 году Шаляпин был удостоен звания народного артиста республики.
Бурно меняющаяся политическая жизнь России 1900-1920-х годов оставила глубокий след в биографии Шаляпина: не найдя «точек соприкосновения» между своим мировоззрением и идеологией новой власти, в 1922 году певец принимает решение не возвращаться в Россию из зарубежных гастролей. В задачи нашего исследования не входит выяснение того, добровольный или вынужденный был этот шаг, однако в том, что он породил великую драму и в душе, и в жизни актера, сомневаться не приходится. Жизнь вдали от родины, лишение в 1928 году звания народного артиста⁴, запрет на въезд в СССР и смерть на чужбине⁵, - все эти жизненные обстоятельства послужили

⁴    Данное постановление отменено Советом Министров РСФСР 10 июня 1991 года
«как необоснованное».
         5   В 1984 году прах Шаляпина перенесен на Новодевичье кладбище в Москве.

основанием для ожесточения травли, которую певец начал ощущать еще задолго до своей эмиграции, и возникновения непонимания даже со стороны близких ему друзей. Например, директор Императорского театра В. Теляковский, долгое время тесно общавшийся с Шаляпиным, сделал такой вывод: «Не выдержав выпавшей на его долю славы и не вынеся сказочных соблазнов, открывшихся перед ним, гениальный художник со временем окончательно уступил место общепри­знанному гастролеру с тяжелой всемирной славой» [т. 2, с. 202].
Еще в начале 1900-х годов очень категорично оценивал отдельные черты характера и поведения своего «закадычного друга» М. Горький: «Шаляпин - растолстел и очень много говорит о себе. Признак - дурной, это нужно предоставить другим. Славная он душа все же, хотя успехи его портят» [М. Горький - Е. П. Пешковой от 15/16 июля 1904 г.: т. 1, с. 371]. «Здесь Шаляпин. Поет. Ему рукоплещут, он толстеет и много говорит о деньгах - признак дрянной» [М. Горький - Е. П. Пешковой от 14 ноября 1904 г. из Петербурга: т. 1, с. 372]. Эмиграцию Шаляпина Горький не понял и не принял. Отдельные документы свидетельствуют о том, что восторженное преклонение перед гением великого русского певца осталось в душе великого русского писателя, однако личное общение по инициативе последнего было прекращено.
В советское время публикуемая информация о Шаляпине была сильно идеологизирована. Образ певца выглядел односторонне, сопровождался стандартно сформулированным «ярлыком». «Выходец из народных низов, он повинен в том, что развлекал своим искусством алчных и надменных богачей, ненавидящих его родину и советский народ. Он сам повинен в том, что семнадцать лет жизни прожил на чужбине и умер, не увидев родной земли. Воздавая Шаляпину должное, почитая заслуги его в великом русском искусстве, его необыкновенное дарование, люди Советской страны не забудут и тяжкую вину гениального артиста перед его родиной и народом», - пишет в своей книге Л. В. Никулин [Никулин 1954, с. 190].
 Отрадой в непростое для певца время оставались дети и любимая работа. С 1930 года всемирно известный бас выступает в труппе «Русская опера». Живет преимущественно в Париже. В 1935-1936 гг. Шаля­пин гастролирует на Дальнем Востоке, Манчжурии, Китае и Японии, дает за этот последний свой театральный сезон в общей сложности 57 концертов. Работоспособность у Шаляпина была колоссальной, многие знавшие его люди характеризуют певца как «творчески неутомимую натуру»: например, за сезон 1918/1919 гг. он сыграл 78 спектаклей [т. 2, с. 319]. К творчеству Шаляпин относился не только как к форме проявления человеком своих способностей, таланта, но, в пер­вую очередь, - как к работе, пусть и любимой, но не терпящей отсут­ствия дисциплины, самоотдачи, профессионализма: искусство -не «забава, помогающая разогнать скуку, заполнить свободное время» [т. 1, с. 187]; «Человек - творец всякого дела, но дело - ценнее человека, и он должен поступаться своим самолюбием, должен в интересах дела!» [т. 1, с. 165]; «Я вообще не верю в одну спасительную силу таланта, без упорной работы» [т. 1, с. 253].
Воспоминания и письма дочери Ирины, друзей, коллег, знакомых, многочисленные статьи о Шаляпине, другие документальные материа­лы воссоздают образ противоречивого, «анархического существа» (М. Горький), «гордой и независимой натуры» с ярко выраженным «чувством победителя» в отношении жизни (И. Шаляпина).
Портретная характеристика Шаляпина передает великолепные артистические внешние данные: выразительные глаза, «чисто русское лицо» (Л. Андреев), «высокий, статный, мужественный» (И. Шаляпи­на), «большущий, неуклюжий, с грубым умным лицом. В каждом суж­дении его чувствуется артист» [М. Горький - А. П. Чехову: т. 1, с. 368]. Отдельно следует сказать об уникальном голосе певца: «Это был почти нечеловеческий голос. Вы не слышали перерывов для дыхания, ударений. Это был «райский напев». Какая-то чудная гармония «не здешней стороны» (В. Дорошевич) [т. 2, с. 50]; «Шаляпин довел технику голоса до последней степени виртуозности» (Э. Старк) [т. 2, с. 119]; «Что бы ни пел Ф. И., он всегда рисовал картину не только словами, но и голо­сом, его тембровыми оттенками, как художник красками» [т. 1, с. 536-537], «он умел голосом передать стиль, настроение, тончайшие оттенки и словно рисовал звуками» (И. Шаляпина) [т. 1, с. 600].
Характер у Шаляпина, судя по источникам, был непростым, а, сле­довательно, вызывающим неоднозначную оценку окружающих: «Он -натура капризная и еще более непоседливая, чем я» [М. Горький -И. И. Бродскому от 1 ноября 1910 г.: т. 1, с. 372], «капризничающий ба­рин» (В. Рождественский), «очень самолюбив» (И. Шаляпина).
На все в жизни, по собственному признанию, певец смотрел «не как политик или философ, а как актер» [т. 1, с. 221], как «свободный и независимый человек» [т. 1, с. 121]. Поэтому вполне объяснимо при­сутствие в нем таких черт, как «врожденная артистичность» «удиви­тельная наблюдательность, умение подметить характерные черты, привычки людей» (И. Шаляпина) [т. 1, с. 599], «необыкновенная интуиция, которая помогала ему… глубоко проникать в образ» [там же], самобытная фантазия, наблюдательность, память, внимание к мелочам, чувство ритма и пластики, беспредельный темперамент: «Я старался и в жизни, и на сцене быть выразительным, пластичным» [т. 1, с. 130].
В автобиографической прозе Шаляпин характеризовал себя как «человека веселого и общительного» [т. 1, с. 87], но вместе с тем прямолинейного, непосредственного и предельно искреннего: «Все-таки я думаю, что обо мне судили бы лучше, будь я более политичен, тактичен, дипломатичен, или, проще говоря, более лжив. Но я - плохо воспитан и не люблю двоедушия, не терплю лжи» [т. 1, с. 166]. Основным своим недостатком певец считал горячность, вспыльчивость: «Я охот­но принимаю упрек в несдержанности - он мной заслужен. Я сознаю, что у меня вспыльчивый характер и что выражение недовольства у меня бывает резкое» [т. 1, с. 302]; «Работа артиста - работа нервная; я воспитывался не в салонах, и хотя знаю, как не надо вести себя, но не всегда помню это. По природе моей я не сдержан, иногда бываю резок, и всегда нахожу нужным говорить правду в глаза. К тому же я впечатлителен, обстановка действует на меня очень сильно, с «джентльменами» я тоже могу быть «джентльменом», но среди хулганов - извините - сам становлюсь хулиганом. Как аукнется, так и откликнется» [т. 1, с. 161]; «Без курьезных случайностей жизнь моя никогда не обходилась» [т. 1, с. 187]; «Все это бывало: били меня, и я бил. Очевидно, на Руси не проживешь без драки» [т. 1, с. 190].
Больше всего в людях Шаляпин ценил профессионализм и ответ­ственное отношение к делу, был бесконечно требователен к себе и другим. Сравнивая в этом плане русских и европейцев, отмечал с грустью: «Мы, русские, у себя дома к такого рода любовному отношению к делу и пониманию важности его - не привыкли» [т. 1, с. 191]. Именно безответственное отношение к делу коллег становилось в большинстве случаев причиной в свое время известных и породивших много слухов «скандалов» Шаляпина. Как вспоминает В. Теляковский, «скандалы» происходили по большей части не на личной почве, а на почве художественной, и всегда имели своим положительным результатом то обстоятельство, что при ликвидации их приходилось попутно вскрывать и излечивать язвы нашего театрального механизма» [т. 2, с. 219]. Сам Шаляпин так рассуждал: «Хорошо быть скульптором, композитором, живописцем, писателем! Сцена этих людей - кабинет. Мастерская, они - одни, дверь к ним закрыта, их никто не видит, им не мешают воплощать волнения их душ так, как они хотят. А попробуйте-ка воплотить свою мечту в живой образ на сцене, в присутствии трехсот человек, из которых десять тянут во все стороны от твоей задачи, а остальные, пребывая равнодушными, как покойники, ко всему на свете, - вовсе никуда не тянут!» [т. 1, с. 165]. Возможно, сказывалось так­­же постоянное стремление Шаляпина к идеалу: «Но невыносимо тяжело бывает мне порою, господа! Уж очень несоизмеримо противоречие меж­ду тем, чего хочется, с тем, что есть» [т. 1, с. 176]. А, быть может, -максимализм в проявлении чувств: «Молчать, так молчать, писать, так писать» (комментарий относительно особенностей собственного эпистолярного поведения) [т. 1, с. 357]; «недовольство свое выражал нередко очень бурно, доходя до резкости», «характер отца был таким, какой свойственен натурам с обостренной нервной системой. Одно на­строение быстро сменялось другим. Он был подозрителен и доверчив, бесконечно добр и страшно вспыльчив» (И. Шаляпина) [т. 1, с. 537].
Воздействие Шаляпина на людей, сила его личности были огромны: «Этот человек как бы обнял меня душой своей. Редко кто в жизни наполнял меня таким счастьем и так щедро, как он» (В. Стасов) [т. 1, с. 136]; «Я за это время был поглощен Шаляпиным» [т. 1, с. 368]; «Я пойду его слушать, если даже он целый вечер будет петь только одно «Господи, помилуй!» (М. Горький) [т. 1, с. 369]. и не сводим лишь к исполнительскому искусству: в период после Октябрьской революции он руководил художественной частью Мариинского театра, занимался режиссурой оперных спектаклей, снимался в кино, был художником и скульптором. Однако главным в жизни, своим призванием всегда считал театральные подмостки: «Если я в жизни был чем-нибудь, так только актером и певцом. Моему призванию я был предан безраздельно» [т. 1, с. 17], «Я - театральный человек, слишком любил свое дело» [т. 1, с. 109].
Исполнительский репертуар певца разнообразен. Активно Шаляпин выступает на концертах как камерный певец, исполняя русские народные песни и романсы (в числе особо любимых - произведения Глинки и Даргомыжского). Его театральный «послужной список» чрезвычайно обширен и включает свыше 60 спетых партий [т. 2, с. 496-503]. Из наиболее значительных трагедийных образов выделяются: Мефистофель («Фауст» Гуно), Мефистофель («Мефистофель» Бойто), Демон («Демон» Рубинштейна), Иван Грозный («Псковитянка» Римского-Корсакова), Борис («Борис Годунов» Мусоргского), Алеко («Алеко» Рахманинова), Дон-Кихот («Дон-Кихот» Масснэ), Руслан («Руслан и Людмила» Глинки), Сусанин («Жизнь за царя» Глинки), Досифей («Хованщина» Мусоргского), Варяжский гость («Садко» Римского-Корсакова), Олоферн («Юдифь» Серова), Сальери («Моцарт и Салье­ри» Римского-Корсакова). Общая черта этих образов состоит в том, что «при всем внешнем величии и мощи» во внутреннем мире царят «глубокое, устрашающее одиночество, надломленность, трагическая раздвоенность души, совести, чувств» [Грошева 1960, с. 10]. В ряду комических образов наиболее любимы исполнителем были роли Фарла-фа («Руслан и Людмила» Глинки) и Дона-Базилио («Севильский ци­рюльник» Россини).
В процессе работы над образом Шаляпин стремился приблизиться к исторической правде, всесторонне изучая «контекст» - эпоху, породившую этот образ, обращаясь за помощью к историкам и знакомым художникам, писателям. В результате кропотливой «добросовестной отделки» [т. 1, с. 127] Шаляпин добивался удивительного постижения каждого создаваемого образа на сцене, где «правда чувств» была выражена «в высочайшей по богатству и тонкости мастерства художественной форме» [Грошева 1960, с. 12]. Главным в творческом методе певца являлось создание «образа-характера во всей полноте своего жизнен­ного содержания, во всей правде своего внутреннего и внешнего облика», «пристальное внимание к духовной жизни человека», «психологи­ческий анализ», разгадывание «тайников человеческой души», «философское обобщение и реалистическая многогранность жизненных черт» [Грошева 1960, с. 10-11].
Подобный подход был поистине новаторским в условиях совре­менного Шаляпину национального искусства, в котором давно встал вопрос «обновления» подхода к оперному пению: «Я чувствовал ин­стинктивное отвращение к оперному шаблону» [т. 1, с. 238]; «Я работал с энтузиазмом, как губка, впитывал в себя лучшие веяния времени, которое во всех областях искусства было отмечено борьбою за обновление духа и формы творений» [т. 1, с. 247-248]; «Я понял, что не нужно копировать предметы и усердно их раскрашивать, чтобы они казались возможно более эффектными, - это не искусство. … во всяком искусстве важнее всего чувство и дух - тот глагол, которым пророку было повелено жечь сердца людей. … этот глагол может звучать и в краске, и в линии, и в жесте - как в речи» [т. 1, с. 246]. Причину упадка современного искусства вообще Шаляпин видел в «крутом разрыве театральных традиций» [т. 1, с. 276], в отсутствии «прежнего отношения актера к театру» [т. 1, с. 280].
Целью своей сценической деятельности певец считал создание «гармонически устойчивого образа, живущего своей собственной жиз­нью, - правда, через актера, но независимо от него. Через актера творца, независимо от актера-человека» [т. 1, с. 268]. Средством достижения поставленной цели стал способ абсолютного перевоплощения актера в человека (!), образ которого необходимо было воплотить на сцене. Этот поистине чудесный процесс шаляпинского перевоплощения по праву назван К. Коровиным «тайной его души, его гения» [т. 2, с. 233]. В арсенале актера было все для достижения максимального эффекта перевоплощения: тончайший музыкальный слух, удивительный силы голос, глубокое чувство слова, мастерское владение ин­тонацией, пластика, артистизм.
В контексте такого представления о цели творческого процесса Шаляпин новаторски подошел к пониманию самой сути оперного искусства, став создателем нового, синкретичного, его вида - вокально-драматического, позволившего соединить в исполнительском мастерстве свойства и лучшие проявления оперной музыки и психологической драмы.

Шаляпин обозначил свой вид искусства как «опера-драма», а самого его называли «артистом-певцом», «певцом-актером», «актером-музыкантом». Если до Шаляпина оперные певцы старались как можно «правильнее тянуть звук», то Шаляпин своим исполнением помогал аудитории «понимать смысл произносимых слов, чувств, вызвавших к жизни именно эти слова» [т. 1, с. 133], считая, что «артист в опере должен не только петь, но и играть роль, как играют в драме» [т. 1, с. 135].
 К. Станиславский по этому поводу высказался так: «Оперный певец имеет дело не с одним, а сразу с тремя искусствами, т. е. с вокальным, музыкальным и сценическим. Шаляпин являет собой изумительный пример того, как можно слить в себе все три искусства на сцене» [т. 2, с. 128]. Сам Шаляпин признавался в особой ценности для него оперы по той причине, что она «может сочетать в стройной гармонии все искусства - музыку, поэзию, живопись, скульптуру и архитектуру» [т. 1, с. 278], «театр именно и есть кафедра для человеческой души» [т. 2, с. 198]. Современные театральные деятели и критики пишут о том, что дело великого реформатора национального оперного искусства живет и вклад его в сокровищницу мирового сценического мастерства огромен.