4.5. Закон соответствия стилевой разновидности эпистолярного произведения его жанровому канону

Принцип сохранения первичной (аутентичной) разговорной стилистической основы ЭТ как отражения соответствующей интенциональной направленности коммуникации

«Классическое» эпистолярное произведение представляет тексто­вый вариант реализации разговорного языка в письменном виде. О доминировании в стилистической природе письма как типа текста разговорного начала свидетельствуют, например, исследования, направ­ленные на выявление черт живого разговорного языка в деловом письме [Котков 1980, Осипов, Гейгер, Рогожникова 1993, Майоров 2006 и др.].

На протяжении XX века «классический» разговорный эпистоля- рий претерпевает серьезные изменения. Современные аутентичные ЭТ в силу ряда экстралингвистических и лингвистических факторов пре­терпевают значительную жанрово-стилистическую трансформацию [Курьянович 2007]. В первую очередь это касается процентного соот­ношения между функционально-стилевыми разновидностями «вну­три» эпистолярного жанра. В частности, ослабевает поток частной пе­реписки: «Сегодня эпистолярный жанр переживает не лучшие времена. Расширение функций устной речи в современных условиях ведет к со­кращению объема письменного межличностного общения (заменяется телефоном). Меньше переписываются друзья и родственники, сокра­щается и фатическая переписка по случаю праздников, юбилеев и дру­гих событий личного характера» [Протопопова 2003а, с. 627].

Вместе с этим наблюдается возникновение новых разновидностей ЭТ, появление которых обусловлено изменившимися историческими, политическими, экономическими и общественными условиями жиз­ни. Современное и деловое, и частное эпистолярное общение успешно и все в большей степени переносится в виртуальную плоскость гло­бальной компьютерной сети [Амяга 1991, 1998, Бабаева, Войскунский 1998, Жичкина 1999, 2000, Чудова 2002, Белинская 2008 и др.]. Электронные послания, а также тексты, передаваемые посредством те­лефонной связи (SMS-сообщения), в значительной мере вытесняют по­чтовую корреспонденцию.

Типологическая характеристика современного эпистолярного дис­курса предполагает выделение в нем таких разновидностей аутен­тичных ЭТ, как:

1.                      Почтовая корреспонденция: частные и деловые письма, открыт­ки, телеграммы.

2.                      Тексты, передаваемые посредством телефонной связи: факси­мильная переписка, сообщения на пейджер, SMS-сообщения.

3.                 Электронные послания: тексты, передаваемые по электронной почте, а также другие, фигурирующие в рамках Интернет-комму­никации на страницах чатов, сайтов, форумов, мессенджеров. Жанр электронного письма еще в полной мере не сложился. В дан­ном типе ЭТ наблюдается смешение признаков делового и дружеского письма, границы системы этикетных формул размываются, форма письма становится более свободной [подробнее: Курьянович 2008а]. Большая скорость обмена письмами влияет на частотность переписки. В связи с этим часто наблюдается усечение структуры частного элек­тронного письма: «потеря» обращения, приветствия, подписи, сокра­щение повторяющихся элементов, этикетных формул вежливости. Однако электронное письмо сохраняет содержательную целостность и структурную определенность.

Деловая переписка также демократизируется. Электронные пись­ма являются сообщениями, несущими в первую очередь фактуальную, а уже потом - оценочную информацию. В современную эпоху инфор­мационного бума эпистолярий вынужден играть роль лишь инстру­ментария в общения, а не составлять главную его суть и ценность. Современные ЭТ пишутся по новым когнитивным сценариям, харак­теризуются специфичным набором речевых средств выражения и особенностями структурного, функционального, типологического и прагматического свойства. Несмотря на определенную степень пред­ставленности вопроса в исследовательской литературе, многие про­блемы остаются по-прежнему актуальными. Современные аутентич­ные ЭТ еще только начинают анализироваться как особая форма коммуникации.

С учетом современной тенденции на первый план выступает воз­можность (и даже необходимость) использования в ЭТ кода устного разговорного языка с активным привлечением внелитературного его корпуса. Стиль современного письма формируется на основе умения автора послания излагать свои мысли и говорить «на бумаге». Совре­менная эпистолярная речь - это не письменная разговорная речь и да­же не письменный вариант устной речи (фиксация устной речи на письме). Это сложный синтез устно-разговорной и книжно-пись­менной речевых форм.

Даже в эпистолярно-художественных дискурсах, выделяемых в рамках творческого наследия выдающихся представителей творче­ской интеллигенции ХХ века, присутствуют стилистические черты разговорности, поволяющие устанавливать связь данных ЭТ с аутен­тичными, принадлежащими разговорной коммуникации. К таким мар­керам разговорного стиля в ЭТ известных личностей относятся в пер­вую очередь лексические и синтаксические едиицы.

Например, разговорная стилистическая составляющая весомым образом представлена в эпистолярии В. С. Высоцкого. В данном слу­чае речь идет об использовании автором в письмах разных лет, обра­щенных к частным адресатам, стилистически маркированной (разго­ворной или просторечной) лексики. В ЭД В. Высоцкого данный пласт слов представлен чрезвычайно широко, при этом просторечные еди­ницы в количественном отношении доминируют. Стоит заметить, что в ЭД поэта, художественно-эпистолярном с точки зрения своей стили­стической характеристики, подобного рода лексемы выполняют раз­личные функции: когнитивную, эмоционально-оценочную, самопре­зентации автора, фатическую и пр. Приведем примеры.

Частотным является использование служебных просторечных слов, выполняющих в тексте функцию имитации устного диалога: «. это-де - лишние расходы» [Высоцкий 2011, с. 259], «Все рассказы и ужа­сы, что вот-де там споят, будут говорить тосты...» [там же, с. 293] (частица де употребляется при передаче чужой речи в значении «де­скать», «мол» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 138]); «... показываю и рассказываю, что вот, дескать, русский художник Шемякин» [Вы­соцкий 2011, с. 338] («дескать - частица, употребляющаяся при пере­даче чужой речи (часто с оттенком недоверия)» (прост.) [Ожегов, Шведо­ва 2001, с. 162]); «Ты, Ванечка, позванивай маме, она у меня, да и Севке - авось, попадешь на трезвого» [Высоцкий 2011, с. 343] («авось - мо­жет быть (о том, что желательно для говорящего, на что он надеется) (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 16]); «... по тебе скучаю очень, а по детишкам - аж прямо жуть» [Высоцкий 2011, с. 298] («аж - союз, вы­ражает следственные отношения и усиливает их, так что даже» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 19]).

Использование просторечной глагольной лексики придает эписто­лярной речи фабульность, динамичность, передача которых при этом сопровождается особой эмоциональной и экспрессивной напряженно­стью: «Народ прет - очередь» [Высоцкий 2011, с. 255] («переть - идти, двигаться» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 452]), «... Роза разузнала и приперлась с двумя чемоданами и с наглой рожей» [Высоцкий 2011, с. 281] («припереться - прийти, явиться» (прост., неодобр.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 597]), «Выясню., как это сделать, и звякну» [Высоц­кий 2011, с. 305] («звякнуть - позвонить по телефону» (прост.) [Оже­гов, Шведова 2001, с. 227]), «Глядя на всех встречающихся мне баб, я с ними не якшаюсь, чужаюсь их и понимаю, лапочка, всю массу твоих достоинств и горжусь, что ты моя жена» [Высоцкий 2011, с. 308] («як­шаться - общаться, знаться» (прост., неодобр.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 918]), «... потому что все жрут и иногда пьют, и мне выгоды нету» [Высоцкий 2011, с. 278], «Есть план сожрать снотворного и спать - и время пролетит, и опять же есть не надо» [с. 263] (со­жрать - от жрать в значении «жадно есть» (о человеке - прост.) [Оже­гов, Шведова 2001, с. 174]). Особое место здесь отводится глаголам, обозначающим психоэмоциональное состояние лица: «Так вот, - стал я психовать - будет солнце или нет» [Высоцкий 2011, с. 288] («психо­вать - вести себя подобно психически ненормальному, а также вести себя слишком возбужденно, нервно» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 630]), «Но мне глубоко и много наплевать на все» [Высоцкий 2011, с. 255] (наплевать - от плевать в значении «совершенно не считаясь с кем-чем-нибудь, высказывать презрительное безразличие» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 461]). «Излюбленным» средством в этом ря­ду можно назвать глагол обалдеть в значении «одуреть, потерять вся­кое соображение, ошалеть» (прост.) [там же, с. 424]: «Все артисты обе­зумели и обалдели» [Высоцкий 2011, с. 261], «Песню писал просто так, но режиссер услышал, обалдел, записал...» [там же, с. 307].

В некоторых случаях экспрессивно-эмоциональную коннотацию выражают просторечные наречия, придающие тем самым особое праг­матическое звучание глаголам, стоящим рядом: «А я ни фига не делаю» [там же, с. 281] («ни фига - совсем ничего, ни черта» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 851]), «Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею» [Высоцкий 2011, с. 334] («по-ихнему - так, как делают они» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 257]).

Высоким прагматическим потенциалом характеризуются случаи использования предметной просторечной лексики: «Были мы в Риге... прогуляли там души свои и шмотки» [Высоцкий 2011, с. 250] («шмот­ки - одежда, личные вещи» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 798]), «Ты же сама знаешь, что за бодяга кино» [Высоцкий 2011, с. 273] («бо­дяга - пустые шутки, болтовня, канитель» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 53]), «только кругом казахи, солнце и чужие рожи» [с. 274] («ро­жа - то же, что лицо» (прост.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 682]).

Весьма характерным для индивидуальной эпистолярной манеры Высоцкого является употребление в рамках одного минимального кон­текста просторечных слов разных частей речи: «Но где ни шастал я, а тебя не встретил. Был на сельхозвыставке и... всяко... Есть у нас раскладушки, стол и бардак, устроенный Золотухиным» [Высоцкий 2011, с. 313-314] («шастать - ходить, бродить, шататься» (прост., не­одобр.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 892]; «всяко - по-разному, по- всякому, и так и так» (прост.) [там же, с. 106]; «бардак - полный беспо­рядок и развал» (прост.) [там же, с. 36]).

Пласт разговорной лексики в эпистолярии В. С. Высоцкого, как показали результаты сплошной выборки из писем цикла к жене, Л. Абрамовой, представлен главным образом глаголами: «Теперь вроде с приездами не получится, видимо, не выгорело...» [Высоцкий 2011, с. 260] («выгореть - то же, что удаться» (разг.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 100]), «ИМишка пусть извернется» [Высоцкий 2011, с. 271] («извер­нуться - то же, что изловчиться» (разг., перен.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 238], «изловчиться - умело, ловко устроить что-нибудь» [там же, с. 240]), «Ия теперь жарюсь на солнце, хочу почернеть» [Высоцкий 2011, с. 279] («жариться - находиться на жаре, в жарком месте» (разг.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 190]), «Не предполагал совсем, что буду здесь так долго торчать» [Высоцкий 2011, с. 307] («находиться, присут­ствовать где-нибудь» (перен., разг., неодобр.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 804]). Отмечено также, что одним из случаев приоритетных словоу­потреблений является использование разговорной лексемы ужасно, обозначающей адвербиальный признак «крайняя, чрезвычайная сте­пень проявления действия или состояния» [там же, с. 828]: «... и ужас­но много елок» [Высоцкий 2011, с. 270], «Ужаснохочу к тебе. Извелся...» [там же, с. 272].

О генетической связи эпистолярия В. Высоцкого со сферой уст­но-разговорной коммуникации свидетельствует также использование различных разрядов внелитературной лексики: диалектно-просто­речных, устаревших слов, неологизмов, жаргонизмов и арго, профессио­нализмов.

Так, чрезвычайно продуктивно автором используются диалек­тно-просторечные слова: «Витязи из театра моего, жить им негде, окромя вокзалов» [Высоцкий 2011, с. 250], «В поезд сел и сразу вдарился в размышления» [там же, с. 261], «Давай вертайся!» [там же, с. 305], «Онреагировал не бурно, и ямалехоуспокоился» [там же, с. 307], «Но... ежели ты против, мы могем и сейчас сказать» [там же, с. 251], «пьянь у мужиков» [там же, . 252], «А я маненько повременю» [там же, с. 255], «Я чегой-то придумал» [там же, с. 256], «Я буду здесь еще месяц, а по­том намылимся куда подальше» [там же, с. 341], «Ведут они себя ти­хохонько, спят одемшись, уходят не умывшись, не охальничают...» [там же, с. 250], «пантомима - ндравится мне» [там же, с. 254], «Он засымается в каком-то кино» [там же, с. 261], «А только что мне привезши снизу письмо от мамы» [там же, с. 273], «Маринка моя сыма- ется для телевидения» [там же, с. 333] (стилистический статус выделенных слов подтверждается данными из Толкового словаря Д. Н. Ушакова, а именно - наличием помет «прост.» и «обл.», см. элек­тронную версию словаря: [URL: http://ushdict.narod.ru, дата обраще­ния: 25.01.2012). В перечне «излюбленных» автором диалектно-просто­речных слов - формообразующая частица пущай, привносящая в высказывание оттенок побудительности, волеизъявления: «Ты ино­гда показывай ребенку лошадей, пущай знает, а потом будет ездить» [Высоцкий 2011, с. 279], «... но нет худа без добра - пущай радуются» [там жес. 283], «Пущай теперь хоть пол-института перевешаются!!!» [там же, с. 286] .

Способствует усилению разговорного начала эпистолярной речи Высоцкого широкое привлечение им устаревших слов: «Все пленились блатными песнями, особливо "Татуировкой"» [там же, с. 252] («особли­во - особенно» (устар.)) [Толковый словарь Д. Н. Ушакова: URL: http:// ushdict.narod.ru, дата обращения: 25.01.2012], «Золотухин в данный мо­мент возлежит на раскладушке, благодушный и похмельный» [Высоц­кий 2011, с. 313] («возлежать - то же, что лежать» (устар. и шутл.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 92).

Неологизмы, пришедшие в русский язык в 1960-70-х годах про­шлого века, также присутствуют в речевой ткани писем Высоцкого.

Историческая эпоха «врывается» в структурно-смысловое и функцио­нально-прагматическое пространство писем на уровне присутствия точных, емких деталей, обозначенных лексемами с ярко выраженной коннотацией: «Здесь партконференция и почему-то торгуют польской косметикой. Все хватали!» [Высоцкий 2011, с. 260] («хватать - брать, приобретать без разбора» (разг.) [Ожегов, Шведова 2001, с. 861]), «Но тут будет какая-то конференция для чернорабочих, может, вы­кинут что-нибудь вроде "Коти" или "Дарсель", или еще что» [Высоц­кий 2011, с. 262] («выкинуть - то же, что выбросить, т. е. пустить в про­дажу» [Ожегов, Шведова 2001, с. 109]).

В эпистолярии Высоцкого в целом ряде случаев употребляются жаргонизмы и арго: «Сегодня был 3-х-бальный шторм, и я купался, во- о-о какой я, поэл, пала» [Высоцкий 2011, с. 249], «И что прилабунива- ешься ты к звездам нашей отечественной кинематографии» [там же, с. 250]. Отметим, что наиболее «плотно» данные внелитературные еди­ницы представлены в письмах конца 1950-х годов. В творчестве Вы­соцкого именно этого раннего периода наиболее широко присутству­ют «блатные» темы и мотивы. В отдельных случаях автор, понимая ограниченность сферы функционирования подобных слов, сопрово­ждает их появление в тексте комментарием, например: «Есть такая маза (ходят слухи), что...» [там же, с. 284]. Наличие у ряда слов сти­листической маркированности (их принадлежность к жаргону и арго) не раз оговаривает сам Высоцкий: «И еще: хотят инсценировать мою "Татуировку". Сделать пародию на псевдолирику и псевдо же блатнян- ку» [там же, с. 257], «Песня хорошая, но, говорят, с блатнянкой, и ме­лодия тоже» [там же, с. 286].

В эпистолярии В. Высоцкого находит отражение такая составля­ющая его творчества, как участие в качестве актера на киносъемках. В «эпистолярном лексиконе» автора - единицы из разряда профессио­нализмов: «Мы уже несколько дней ничего не снимаем, хотя меня отщелкали уже прилично, и главное, сняли 2 песни» [там же, с. 303], «Он не только киношный, а, на мой взгляд, очень интересный живопи­сец» [там же, с. 338].

Активное привлечение перечисленных разрядов внелитературной лексики, фигурирующих в рамках ЭТ Высоцкого, составляет стилео- бразующую черту его дискурса и репрезентирует синкретичную, эпи- столярно-литературную, природу ЭД поэта.

Принцип потенциальной стилистической трансформации эпистолярного жанрового канона (создание неаутентичных ЭТ) в зависимости от коммуникативной ситуации

Изначально характеризуясь принадлежностью к зоне разговорной речи, эпистолярный жанр способен переходить из стиля в стиль, из одной сферы коммуникации в другую, при этом трансформировать­ся и «приспосабливаться» к требованиям «неродной» для него дискур­сивной ситуации. Смена сферы функционирования жанра рождает вторичные жанры, являющиеся онтологически производными от первич­ного, репрезентированного в разговорной коммуникации. В подобных случаях наблюдаются процессы «обработанности» жанра письма в со­ответствии с требованиями «вторичного» дискурса и появления в ре­зультате такого «стилистического редактирования» аутентичного тек­ста речевого продукта иной жанрово-стилевой маркированности и природы - неаутентичного ЭТ с явными следами модификации.

Так, в рамках официально-делового стиля письмо - один из важ­ных, наиболее часто встречающихся типов текста. Жанр делового пись­ма сегодня развивается чрезвычайно активно, обновляясь сообразно социальным потребностям общества. Все виды деловой корреспонден­ции имеют свои особенности, обусловленные социокультурными тра­дициями написания частных деловых писем, которые строго регламен­тированы на социальном уровне. Увеличивается число жанровых разновидностей деловой корреспонденции и поводов для составления и отправления деловых писем. «Деловые (служебные) письма состав­ляют переписку государств, учреждений, предприятий, организаций в процессе дипломатической, управленческой, социальной, производ­ственной деятельности. Такое письмо может быть адресовано опреде­ленному должностному лицу, однако тип отношений между ними при этом официальный, поскольку и адресат и адресант выступают в каче­стве юридических лиц - представителей той или иной организации и абстрагированы от своей индивидуальности» [Протопопова 2003а, с. 628].

Вопросы овладения навыками составления деловой корреспон­денции занимают приоритетное направление в современной традиции обучения эпистолярному мастерству [см. пособия и справочники: Ве- селов 1993, Теппер 1994, Колтунова 1999, Добсон 2000, Пиз, Данн 2000, Кирсанова, Анодина, Аксенов 2001, Басаков 2003 и др.]. Необходи­мость изучения деловой корреспонденции продиктована все возраста­ющей ролью деловой коммуникации в современном обществе [Максю- тин 1999, Чигридова 2000, Каспарова 2000, Исупова 2003, Глухих 2008, Инютина 2009 и др.].

Так, Н. В. Глухих, исследуя деловой эпистолярий в диахрониче­ском и региональном аспектах, квалифицирует его как «единицу пись­менного монодиалога в рамках официального и частно-официального письменного общения, характеризующуюся заданностью основного содержания, наличием стандартных эпистолярных элементов (компо­нентов), предполагающую ответную реакцию» [Глухих 2008, с. 11]. К основным характеристикам делового эпистолярия исследователь от­носит профессионально-производственную специфичность, этикет- ность, личностную ориентированность, согласованность на основе об­щих фоновых знаний респондентов. Один из основных выводов, к которым приходит исследователь, состоит в констатации особой ро­ли деловой корреспонденции в формировании русского литературно­го языка: «Поскольку региональные эпистолярные тексты конца XVIII - первой четверти XIX вв. отражают общерусские тенденции эволюции делового документа, правомерно включение эпистолярия, при всей его специфичности, в систему литературного языка» [там же, с. 41].

С точки зрения диахронии деловая корреспонденция насчитыва­ет уже достаточно долгую историю своего существования и является для ЭД генетически исходной, поскольку и зародился эпистолярий в недрах именно делового типа текста в виде формулярников и титу- лярников как особого рода письмовников.

Эпистолярный политический дискурс является «молодой» разно­видностью ЭД, «вызванной к жизни» определенными общественными, историческими и культурными особенностями развития социума, в результате чего в истории изучения вопроса отсутствует опыт диа­хронического исследования данного рода текстов, а их изучение в аспекте синхронии еще только начинается. Политический текст, имеющий формат письма, еще не стал объектом пристального изуче­ния в стилистике. Нами была предпринята попытка анализа эписто­лярного политического дискурса на материале региональных текстов, фигурировавших в течение последних лет на выборах разного уровня в г. Томске и Томской области [подробнее: Курьянович 2008б].

ЭТ, функционирующий в рамках политического дискурса, в пол­ной мере отвечает требованиям коммуникативной целесообразности и эффективности, предъявляемым соответствующей дискурсивной ситуацией к текстам. Однако, попадая в рамки «вторичного» дискурса, ЭТ претерпевает смещение акцентов в своей целевой программе с уста­новок фатического свойства в сторону агитационности. Агитационно- манипулятивная функция представляет собой саму суть создания тек­стов подобного рода и получает статус над-функции.

Манипулятивный потенциал ЭТ, используемых в политическом дискурсе, очевиден: особенности их формы, структуры, семантики об­условлены авторской апелляцией ко всем видам эмоционально-чув­ственного, сознательного и подсознательного каналов восприятия ин­формации адресатами. Опытный автор предваряет такое речевое внушение подготовительной обработкой чужого сознания с тем, чтобы новое отношение к предмету гармонизировало с устоявшимися пред­ставлениями - осознанными или неосознанными (В. З. Демьянков). Здесь как раз уместным выглядит сам формат ЭТ, приобретающий в условиях политической коммуникации статус манипулятивного средства, т. е. способа «психологического воздействия, используемого для достижения одностороннего выигрыша посредством скрытого по­буждения другого к совершению определенных действий» [Доценко 1996, с. 9]. Формат письма способствует созданию эффекта достовер­ности сообщаемой информации (использование конверта, часто - со штемпелями об отправке и получении, придает письму статус неко­его артефакта), что повышает силу прагматического воздействия тек­ста. При этом могут применяться разнообразные техники манипуля­ции: от ссылки на авторитет до «черного пиара». За счет письменной формы своей репрезентации ЭТ удерживает в современном политиче­ском дискурсе прочные позиции (в отличие от устных жанров).

Современный ЭД рекламного и PR типа, представленный неау­тентичным, стилистически модифицированным вариантом ЭТ, реали­зует волюнтативную коммуникативную стратегию, выступающую в качестве ключевой в сфере рекламы и PR-деятельности. В данном случае объектом рассмотрения являются тексты коммерческой и со­циальной рекламы, имеющие формат электронных или печатных писем. Жанрово-стилевой особенностью такого рода ЭТ выступает высокая степень их прагматического потенциала, обусловленная коммуника­тивной авторской установкой.

Говорить об устойчивой традиции рассмотрения подобных тек­стов в диахронии пока не приходится, поскольку реклама и PR являют­ся сферами коммуникации, уже давно востребованными обществом, но еще не получившими окончательного определения своего стили­стического статуса [Ученова, Старых 2002, 2006, Гермогенова 2003, Фе- щенко 2003, Кохтев 2004, Медведева 2004, Борисов 2005, Кафтанджиев 2005, Федотова 2005, Кара-Мурза 2010 и др.].

Нами была предпринята попытка анализа рекламных ЭТ в син­хронном срезе. В результате были получены некоторые результаты от­носительно структурно-типологических, функционально-прагматиче­ских и языковых особенностей ЭТ подобного рода [Курьянович 2009]. В частности, было отмечено, что рекламный текст, имеющий эписто­лярную форму, чрезвычайно распространен сегодня и неуклонно при­обретает всю большую популярность у копирайтеров - составителей рекламной текстовой продукции. Его использование обусловлено принципами коммуникативной целесообразности и эффективности, а также высоким прагматическим потенциалом ЭТ, который составля­ет характерную жанрово-стилистическую особенность текстов данно­го типа. Особое внимание со стороны разработчиков уделяется графи­ческому облику рекламной текстовой продукции. Степень воздействия усиливается, когда в качестве материального носителя рекламного со­общения выступает бумага отличного качества, а текстовая информа­ция сопровождается красочными иллюстрациями. Все перечисленное вызывает интерес и любопытство со стороны адресата, подсознатель­но формируя установку на психологическую аттракцию (приятие) ин­формации. Выбор формата письма видится здесь также неслучайным, поскольку с его помощью актуализируются установки на доверитель­ный, эмпатичный стиль общения коммуникантов, и письменное эпи­столярное слово с присущей ему высокой степенью прагматического воздействия «помогает» данные установки эффективно реализовать.

Публицистическую сферу коммуникации можно считать в опре­деленной степени органичной для ЭТ. Характерные для публицистиче­ских текстов черты (персонализованный и эмоциональный характер, письменная форма бытовая, широкий тематический диапазон, воздей­ствующая и информативная функции, сочетание экспрессии и стан­дарта и пр.) [Костомаров 1999, Сметанина 2002, Солганик 2003, Черны- шова 2003, 2005, Гуревич 2004, Кайда 2008, Лазуткина 2008, Тулупова 2008 и др.] в известной степени свойственны и ЭТ. Однако, попадая в публицистическую сферу коммуникации, письмо перестает быть просто средством общения, становясь инструментом эффективного воздействия на широкий круг читателей, побуждения к определенной модели поведения. Публицистический неаутентичный ЭТ обретает новое «звучание», поскольку начинает подчиняться задачам публицистической коммуникации, главной из которых является оценка явлений действи­тельности с социально-политических позиций, что проявляется в та­кой текстовой категории, как социальная оценочность. Появлению подобных речевых произведений в сфере печатной публицистики спо­собствовало совершенствование форм личной и деловой переписки в результате приспособления последних к условиям массовой комму­никации. ЭТ, попадая на страницы периодических изданий, приобре­тают статус опубликованных, утрачивают свой частный характер. В связи с этим происходит смещение акцентов в тематике писем в сто­рону вопросов, значимых для общества в целом, а адресатом выступа­ет массовая аудитория читателей.

Если говорить о рассмотрении эпистолярно-публицистических текстов в диахронии [Гурвич-Лищинер 1963, Прохоров 1966, Акопов 1996, Тертычный 2002 и др.], то необходимо отметить, что эпистоляр­ный жанр можно назвать одним из старейших и самым «адресным» в русской публицистике. Использование письма в СМИ, как правило, мотивировано ситуацией «вмешательства» с целью исправить сложив­шееся положение дел, признанное со стороны автора нежелательным. Письмо можно назвать особым жанром публицистики, имеющим фор­му личной переписки, но адресованным массовому читателю. Письма представляются способом обращения к широкой аудитории, выступая в качестве своеобразной «эпистолярной кафедры» (Д. С. Боровиков).

Как отмечает А. А. Тертычный [2002], возможность письма быть не просто средством общения, но и инструментом эффективного воз­действия на широкий круг читателей предопределяется рядом причин. В их числе исследователь называет: наличие психологической установ­ки и стереотипа восприятия на максимальную степень искренности самовыражения коммуникантов в письме, а также достоверности со­общаемой информации, что обусловливает отношение к ЭТ в ключе доверительности, эмпатии, толерантности; проявление автором в тек­сте письма предельного субъективизма, выступающего мощным сред­ством прагматического воздействия; ссылка на конкретного адресата, в разы повышающая эффективность коммуникации; «индуцирование» письмом ситуации свободного диалога, открытого публичного обсуж­дения, мотивирующего появление «некой интриги», что способствует «подогреванию» интереса к газетному / журнальному изданию, повы­шает его рейтинг на рынке печатных СМИ.

А. И. Акопов [1996] отмечает «разнообразие и синтетичность» жанра письма, функционирующего в рамках публицистического дис­курса, а также его «уникальную способность к перевоплощению в дру­гие жанры».

Таким образом, жанр письма оказывается активно востребован­ным в сфере печатной публицистики. Изучение данного типа неаутен­тичного ЭТ открывает новые перспективы исследований ЭД как осо­бой коммуникативной практики.

Литературно-художественная сфера коммуникации, аналогич­но публицистической и официально-деловой, также может быть оха­рактеризована как наиболее близкая ЭД, позволяющая последнему в полной мере реализовать заложенные в нем потенциальные возмож­ности. Проблема изучения литературно-эпистолярных произведений имеет достаточно проработанную историю, следовательно, в данном случае уместно подходить к анализу такого рода текстов с позиций и диахронии, и синхронии.

История вопроса здесь обширна и включает большое количество исследований как лингвистов, так и литературоведов. Ученые сходятся во мнении, что жанровая модель литературного произведения, пред­ставленного полностью / частично в форме письма, является разно­видностью психологического романа: «Своеобразие эпистолярного ро­мана заключается в способности сочетать в себе свойственную романному повествованию тенденцию к широкому, всеобъемлющему охвату действительности и интенсивность погружения во внутренний мир личности, присущую письму. Это существенно обогащает психо­логический потенциал романного жанра» [Шер 2006, с. 245]. Письмо как основной составляющий элемент формы эпистолярного романа предполагает установку на подлинность, искренность, исповедаль- ность, предельную откровенность, сосредоточенность на внутреннем мире пишущего героя. Эпистолярная форма стремится запечатлеть полноту, многообразие и сложность внутренней жизни личности [Ели- стратова 1973].

О. О. Рогинская пишет, что «эпистолярная форма аккумулирует в себе смену художественных парадигм в культуре, смещение акцентов с мира внешнего на мир внутренний. Частное становится вровень со всеобщим, индивидуальное включает в себя мировое. Часть и целое как бы меняются местами: если раньше мир включал в себя человека, то теперь человек включает в себя мир. Эта смена акцентов дает воз­можность перемоделировать уже сложившуюся устойчивую картину мира, замкнутое пространство комнаты, дома расширить до размеров мироздания, и все остальные, открытые миры лишь включать в этот внутренний замкнутый мир. В этом смысле жанр эпистолярного рома­на закономерно связан с зарождением психологического романа, при­шедшего на смену роману авантюрному, и с сентиментализмом как особой художественной парадигмой» [Рогинская 2002, с. 10]. Опреде­ляя статус переписки в литературном тексте, ученый говорит и о других разновидностях художественных произведений, полностью / частично имеющих формат письма: «В научной литературе эпистолярный роман традиционно рассматривается либо в статьях об эпистолярной литера­туре, эпистолографии или эпистолярной форме, либо в работах по тео­рии и истории романа. В первом случае эпистолярный роман описыва­ется как одна из разновидностей эпистолярной литературы в целом, во втором - как одна из форм существования романа, но не в качестве особого романного жанра. Разные романы, написанные в форме пи­сем, могут быть в этом случае отнесены к социально-бытовому, психо­логическому, сентиментальному роману, novel of conduct and sentiment, novel of manners, галантно-авантюрному, комическому роману-эпопее и др.» [там же, с. 6].

Вслед за М. М. Бахтиным [1986] многие исследователи отмечают двойственный статус «письма» и «переписки» в художественном тек­сте. О. О. Рогинская пишет об одновременном существовании «пер­вичного» (полулитературного письменного жанра бытового общения) и «вторичного» (в составе художественного произведения) письма, о присутствии писем во «внутреннем мире произведения» как способе общения героев и части вещного мира и на уровне текста (в виде ком­позиционно-речевых форм) [там же, с. 6]. С этой точки зрения О. О. Рогинская дифференцирует, во-первых, эпистолярные формы - способ освоения литературой эпистолярного стиля на ранних этапах развития; во-вторых, - эпистолярный роман как синкретичное эпи- столярно-литературное произведение, «роман в эпистолярной форме и одновременно роман с эпистолярным сюжетом», где «каждое из пи­сем в составе романного целого одновременно является и «настоя­щим» письмом (для героев), и художественной формой (для автора)» [там же, с. 7].

Интересны размышления исследователя о динамике литературно­го варианта реализации модели ЭТ: «... в русских эпистолярных романах и повестях конца XVIII-XIX вв. эпистолярная форма выполняет лишь посредническую функцию. Письма используются либо в их дневни­ковой, исповедальной функции (фигура адресата формальна), либо как удобное средство для введения в роман разных голосов, разных то­чек зрения на происходящие события. В XIX в. актуализируется диа­логический потенциал, заложенный в переписке как коммуникативной модели. Эпистолярный сюжет, сюжет переписки выходит на первый план, становится самоценным: переписка используется не только как способ рассказать о том или ином жизненном сюжете, не только как композиционно-речевая форма, но и приобретает самостоятельное значение» [там же, с. 11].

О том, что особенности функционирования литературно-эписто­лярных феноменов и их синкретичного стилистического статуса опре­деляются коммуникативной иллокуцией автора, говорят и другие уче­ные: «В сфере художественного творчества авторы прибегают к изложению в виде переписки, решая особые задачи при реализации эстетической функции» [Протопопова 2003б, с. 632], «эпистолярный стиль используется в художественном творчестве со специальным сти­листическим заданием» [там же, с. 633-634]. Эпистолярий сам по себе уже представляет эстетический феномен, форму творчества и искус­ства [Белунова 1995].

В рамках литературно-художественного дискурса ЭТ может функ­ционировать, а соответственно - рассматриваться как неаутентичный стилистический вариант узуальной эпистолярной модели - в следую­щих случаях: в составе эпистолярного наследия мастеров мировой ху­дожественной культуры; в виде произведений, имеющих формат письма («Бедные люди» и «Роман в девяти письмах» Ф. Достоевского, «Пере­писка» И. С. Тургенева, «ZOO, или Письма не о любви» В. Шкловско­го, «Сентиментальный роман» А. Куприна, «Два письма» Л. Андреева, «Неизвестный друг» И. Бунина, «Флорентийские ночи» М. Цветаевой и пр.); в случаях частичного оформления текста в соответствии с эпи­столярной узуальной моделью (письма Татьяны и Онегина в романе А. Пушкина «Евгений Онегин», письмо Наполеона к Александру I в «Войне и мире» Л. Толстого, письма Желткова в «Гранатовом брасле­те» А. Куприна и др.). Во всех случаях «благодаря литературной стили­зации изложения в эпистолярной форме от первого лица психологиче­ски убедительно, изнутри показывает духовную жизнь героев, способствует интимизации повествования, проявлению личностного начала. Такой принцип изображения действительности вызывает до­верие читателей, чему также способствует речевая самохарактеристи­ка повествователя» [Протопопова 2003б, с. 634].

Таким образом, представляется целесообразным рассматривать письмо как устойчивый узуальный жанр, функционирующий в разных сферах бытования языка и сохраняющий при этом свои инвариантные признаки. Стилевая «гибкость», с одной стороны, и дискурсивная «ги- бридность», с другой, позволяют письму быть вовлеченным в сферы межличностной (разговорной), массовой (политической, рекламной, PR, публицистической), эстетической (литературно-художественной) и официально-деловой коммуникации. Это составляет яркую специ­фичную черту эпистолярия как особой коммуникативной практики на современном этапе развития нации и является показателем определенной степени сформированности дискурса как в синхронии, так и диахронии.

Прагматическое воздействие письма усиливается за счет суще­ствования устойчивой эпистолярной традиции. ЭТ являются важны­ми историческими документами и неоценимыми источниками изуче­ния той или иной эпохи, сочетают в себе языковые и культурные традиции, свойственные определенному уровню развития сознания той или иной нации. ХХ век продолжает традиции, связанные с тем или иным способом использования разных функционально-стилевых разновидностей ЭТ. Эпистолярная форма остается востребованной в различных сферах общения, используя уже наработанные и адапти­руя новые функциональные схемы, демонстрируя новые прагматиче­ские возможности: «В соответствии со сферой применения тексты в форме письма отличаются образным, эмоциональным изложением (публицистическая и художественная проза), официально-книжным характером (переписка в различных сферах государственной, полити­ческой деятельности, бизнеса и т. п.) либо экспрессивно-разговорной окраской с элементами письменной речи (частные письма в быту)» [Протопопова 2003б, с. 632].