1.1. Понятие об эпистолярном дискурсе

Свойственная современной научной парадигме «дискурсивная онтология» (М. Л. Макаров) стимулирует интерес лингвистов к анали­зу реально функционирующего языка в условиях широкого социаль­но-культурного контекста. Несмотря на достаточный срок своего су­ществования в языкознании (с середины 1970-х годов ХХ века), ключевое понятие дискурс не имеет однозначного толкования [обзор работ по истории вопроса см.: Панкратова 2001, Левина 2003, Карасик 2004]. По справедливому замечанию В. И. Карасика, «теория дискур­са... является одним из наиболее активно развивающихся направле­ний современного языкознания. Это направление стремится к синтезу научных результатов, полученных в различных областях знания и пре­жде всего - в языкознании, психологии, социологии и этнографии. исследователи дискурса объединены стремлением изучать не абстракт­ную языковую систему, а живую речь в условиях реального общения» [Карасик 2003, с. 3].

Для настоящего исследования актуальным видится рассмотрение понятия «дискурс» в соотнесенности со смежным - «текст», осущест­вляемое в рамках коммуникативной стилистики текста. В этом слу­чае под «дискурсом» понимается ряд текстов, за которыми стоит одна языковая личность, концептуальная картина мира которой обусловли­вает специфику дискурсивных проявлений, рассматриваемых в аспек­те репрезентации идиостиля автора [Болотнова 1999].

Нами учитываются также основные положения научной концеп­ции И. А. Иванчук, вслед за С. И. Виноградовым, Л. К. Граудиной, Е. Н. Ширяевым интерпретирующей дискурс в аспекте культуры ре­чи, а именно - с точки зрения теории типов речевых культур. Исследуя публичный дискурс элитарной языковой личности, ученый именно этот тип носителей языка считает способным реализовать важнейшую категорию публичного дискурса - его успешность. Ключевое понятие И. А. Иванчук определяет как «совокупность текстов (устных и пись­менных) и характерных для них языковых средств, соответствующую определенным сферам деятельности, общественным институтам и определенной тематике» [Иванчук 2005, с. 16].

В отношении проблемы типологизации дискурса [Арутюнова 1990, Сухих 1998, Яворская 2000, Почепцов 2001, Макаров 2003, Кудла- ева 2006 и др.] правомерными и достаточно обоснованными видятся точки зрения Н. С. Болотновой [1999], дифференцирующей дискурс в соотнесенности с разными видами и аспектами речи, и В. И. Караси- ка [2004], выделяющего на основании социолингвистического крите­рия «параметризация адресата» личностно-ориентированный (персо­нальный) и статусно-ориентированный (институциональный) типы дискурса. «В первом случае в общении участвуют коммуниканты, хо­рошо знающие друг друга, раскрывающие друг другу свой внутренний мир» [Карасик 2004, с. 232]. Институциональный дискурс, по мнению

В. И. Карасика, «есть специализированная клишированная разновид­ность общения меж людьми, которые могут не знать друг друга, но обязаны общаться в согласовании с нормами данного социума» [там же]. При этом, как отмечает автор, не исключаются и переходные формы дискурса.

Актуальным для настоящего исследования является выделение эпистолярного (от греч. эпистола - «письмо, послание») дискурса - корпуса письменных текстов определенной жанрово-стилевой при­надлежности в единстве их лингвистических и экстралингвистических аспектов рассмотрения, за которыми стоит одна и та же языко­вая личность автора. Данная разновидность дискурса обладает яр­кими отличительными свойствами, в полной мере отражающими специфику соответствующей сферы коммуникации.

Традиционно разные типы дискурса характеризуются с опорой на их категориальные признаки [см. концепции Хаймса 1975, Белла 1980, Сёрля 1986, Крысина 1989 и др.]. Наиболее полная классификация категориальных признаков дискурсов разных типов предложена В. И. Ка- расиком [2004]. На наш взгляд, она полностью релевантна и для ЭД, поскольку параметризует последний с учетом трех ключевых факто­ров: конститутивного, содержательного и формально-структурного.

Например, конститутивные категории позволяют отличить один тип дискурса от другого, выполняя одновременно дифференци­рующую и идентифицирующую функции. Любой дискурс, исходя из задач своей успешной и эффективной реализации, представляет не­кое единство целевой установки, тематики и жанрово-стилистиче- ских рамок, обусловленное определенной коммуникативной задачей. В этом смысле, например, даже незаконченное письмо можно рассма­тривать с точки зрения дискурсивного развертывания, так как данный текст, в отличие от произвольного набора слов и нечленораздельного бормотания, изначально имеет целевую установку, тематическую, структурную оформленность, характеризуется определенной жанро- во-стилевой принадлежностью и поддается интерпретации.

В зависимости от своей целевой установки автор письма выбира­ет структуру, в которую облекается соответствующее содержание: «Иллокутивный фактор воспроизводит императивы адресата и учиты­вает адресатные возможности» [Ковалева 2001, с. 249]. Как правило, письмо характеризуется полиинтенциональностью. «Моноиллокутив- ность письма обычно связана либо с деловым характером, либо выра­жает один речеповеденческий акт» [там же, с. 250].

В перечне авторских интенций в каждой конкретной коммуникатив­ной ситуации актуализируются установки определенной направленности: информативной, этикетно-фатической, оценочной, императивной. Возможны случаи синкретизма целеполагания. Так, коммуникативная цель авторская самопрезентация определяется нами как синкретич­ная, информационно-оценочная, репрезентирующая специфику эпи­столярного диалога. В письмах М. И. Цветаевой, «эгоцентрика» по на­туре и мировосприятию, данная иллокуция, например, является ключевой. Для М. Цветаевой переписка - и вид общения, и способ са­мовыражения, поскольку зачастую она пишет «вне адресата», «в стол». В эпистолярной прозе раскрывается характер Цветаевой с юных лет и до последних дней. В основе самопрезентации Цветаевой в рамках ЭД могут лежать различные коммуникативно-речевые ситуации: пор- третирования, характеризации, идентификации, этикетного знаком­ства, узнавания, представления, описания с целью подчеркивания лич­ностной (внутренней и внешней) индивидуальности, описания с целью негативной и позитивной оценки, сопоставления, отстранения, им­плицитной просьбы и пр. Понимая, насколько сложно бывает людям с нею, в полной мере осознавая свою «многомерность», уникальность, Цветаева стремится помочь своим собеседникам приблизиться к по­ниманию «своей Вселенной» посредством вкрапления в тексты писем собственных и о себе же суждений информативно-оценочного типа: «... дать другому узнать меня еще глубже» [Цветаева 1995, т. 7, с. 564]. Сведения эти - ценнейшие, так как, по словам самого автора, именно в них содержится «истинная форма нашего облика и ощущений» [там же], это - «настоящее во мне», «самоощущение», «я будучи мной» [там же]. Только сама Цветаева знает о себе правду: «Да знаете ли Вы, что такое - я?. . Нет... но я знаю, кто такое - я» [там же, с. 567]. Иногда слова других о себе, даже близких ей по духу людей, она вос­принимает как «черновик, бумагу с тьмой помарок, только затмение» [там же, с. 564], «случайность» [там же, с. 151], «неузнавание», «незна­ние» [там же, с. 130], делая вывод: «Это - не я» [там же, т. 6, с. 558]. К тому же поэту, пребывающему в постоянном состоянии душевного напряжения, поиска и страсти, становится жалко растрачивать силы и время на процесс «узнавания», ему всегда надо все и сразу: «Жизнь медленна, и есть вещи, которые должно если не делать, то по меньшей мере постичь вовремя» [там же, т. 7, с. 564].

По сути, все письма Цветаевой - один пространный, чрезвычайно глубокий, предельно личностный, временами спонтанно возникаю­щий, лиричный, рефлексивный автодиалог - диалог внутри авторско­го сознания. «На-себя направленность» каждой строки из эпистоляр­ной прозы Цветаевой очевидна. Сама она не раз делала в письмах признания о том, что адресат зачастую выполняет у нее исключитель­но формальную функцию, главное - познать через Слово свою Душу [подробнее о прагматической сущности и речевых средствах самопре­зентации М. И. Цветаевой в эпистолярии см.: Курьянович 2006].

Тематическое наполнение ЭД обусловлено ситуативным контек­стом и характеризуется относительной степенью свободы. Так, жанр частного письма отличается многотемностью: «Вы вчера меня спроси­ли, о чем писать мне. Пишите обо всем, что придет в голову. Право, только такие письма и можно ценить» [Цветаева 1995, т. 6, с. 19]. Н. А. Ковалева определяет многотемность как «свободный переход от одной темы к другой» и причисляет ее к числу «конвенций эпистоляр­ного общения», сформировавшихся еще к первой трети XIX века [Ко­валева 2001, с. 159]. Характерной особенностью ЭД является установка автора на интенциональную открытость, «выраженную в иллокуциях - призывах к реальному собеседнику» [там же, с. 184]. Разграничивая в рамках ЭД «эпистолярии первичного и вторичного жанров», ученый выдвигает параметр «тематика письма» в качестве интегрального, а па­раметр «монотематичность письма (извинение, благодарность, упрек и т. д.) / политематичность письма» - в качестве дифференцирующего признака [там же, с. 175]. Побудительные обстоятельства для написа­ния письма бывают различными. Эпистолярный контакт «может вер- бально манифестироваться в любой момент и в связи с любым пово­дом» [Человеческий фактор в языке 1992, с. 101]: «Одиночество, тоска, желание найти опору в старшем, умном друге заставили Цветаеву на­писать М. Волошину. Ревниво-соперническое чувство, возникшее по­сле того, как Ася Цветаева начала переписываться с В. Розановым, подтолкнуло и Марину включиться в эту переписку - и, по-видимому, взять "реванш"» [Саакянц 1995, с. 6].

Н. В. Глухих отмечает, что тематический признак - один из важ­ных, так как «определяет содержание письма», «влияет не только на объем передаваемой информации, но и на структуру письма, тек­стовую модальность, организацию пространства текста письма» [Глу­хих 2008, с. 12].

Исследование политематичности («тематической полифонии», по словам Е. А. Земской) ЭД интересно, на наш взгляд, не столько в плане выявления иерархичных отношений «гипер-тема - тема -подтема», сколько в аспекте изучения особенностей взаимосвязи и чередования тем (так называемой, «тематической чересполосицы», по Е. Н. Ширяе­ву), т. е. тематической структуры письма. Политематичность входит как один из важных показателей в «сигнальный набор жанра» (Т. Г. Ви­нокур), презентирующий ЭД как специфичную форму коммуникации. Как заметила Н. В. Силаева, благодаря политематичности, определяе­мой полифункциональностью, письмо можно отнести к типу «относи­тельно-свободных» текстов, где автор, соблюдая внешние рамки кано­на, тем не менее, «свободен в способе организации и манере подачи материала внутри этой формы» [Силаева 1999, с. 10].

Анализ жанрово-стилистического аспекта рассмотрения ЭД стро­ится с опорой на концепцию М. М. Бахтина с учетом главного тезиса: определенной сфере общения соответствует типовая коммуникатив­ная ситуация. Первое соотносится с понятием «стиль», второе пред­ставляет «жанр» [подробнее: Глава II настоящей монографии].

Несмотря на отдельные исследования ЭД в функционально-праг­матическом, структурно-типологическом, жанрово-стилистическом, языковом отношении [Григорьева 1981, Акишина 1982, Седова 1985, Каирова 1986, Цыцарина 1989, Нижникова 1991, Данкер 1992, Вино­градова 1994, Тодд 1994, Белунова 1996, 1998, 2000, Ножкина 1996, Ло­гунова 1999, Силаева 1999, Полякова 2001, Кабанова 2004, Парсамова 2004, Никишина 2007, Глухих 2008 и др.], его комплексное изучение только начинает оформляться в самостоятельное и полноценное на­правление стилистических исследований.

Некоторые работы современных ученых [Ковалева 2001, Гусева 2003, Бакина, Кострова 2004, Бусоргина 2006] представляют попытку анализа эпистолярия с позиций дискурсивного подхода. Например, Н. А. Ковалевой эпистолярий рассматривается как динамическая ком­муникативная система, дискурсивно развертывающаяся в условиях трех контекстов: коммуникативного (актуализирующего характер си­туации), лингвосоциокультурного (включающего типы ситуаций и роли их участников) и конвенционального (характеризующегося когнитивными, социолингвистическими и социокультурными способ­ностями коммуникантов). В качестве типологических ученый называ­ет следующие признаки ЭД: 1) промежуточное положение между раз­говорной и книжной речью; 2) наличие стандартизированных / нестандартизированных речевых форм и формул речевого этикета; 3) общий принцип структуры сообщения (при всем разнообразии ор­ганизации повествования); 4) субъектно-модальную, авторскую ин­терпретацию описываемого объекта действительности; 5) прагматиче­ский подход к излагаемому сообщению; 6) обязательное «присутствие» намеренности сообщения; 7) наличие коммуникативной стратегии текста, превращающей письмо в особый, дистантный во времени и пространстве иллокутивный акт, включающий двух действующих лиц: субъекта письма (адресанта) и объекта / объектов письма (адреса­та / адресатов) [Ковалева 2001, с. 160].

Анализ научных источников позволяет сделать вывод о полиди­скурсивной сущности эпистолярия: письмо как тип эпистолярного тек­ста выступает элементом разного рода дискурсивных практик. Так, Н. Ю. Бусоргина отзывается об эпистолярии как типичном проявле­нии институционального дискурса, обладающего синкретичным (ри­туально-этикетным) характером: «Проанализировав существующие виды институционального дискурса, мы установили, что письма при­сутствуют в некоторых его разновидностях, а именно: в администра­тивном, деловом, рекламном, массово-информационном, политиче­ском, научном, медицинском и педагогическом, при этом наблюдается их большой удельный вес в первых двух разновидностях» [Бусоргина 2006, с. 8]. Интересны выводы исследователя относительно внутренней дифференциации ЭД на подтипы. На основе прагмалингвистического подхода Н. Ю. Бусоргина выделяет следующие его разновидности: се­рьезный - несерьезный (юмористический); ритуальный - неритуаль­ный; информативный - фасцинативный; фатический - нефатиче- ский; прямой - непрямой [там же].

Бакина В. И. и Кострова О. А. отмечают, что «наличие писем в личностно-ориентированном дискурсе не вызывает сомнений. Бы­товая сфера общения - это личные письма, а что касается бытийной, то использование письма как элемента композиции художественного произведения представляет собой распространенный композицион­ный прием. Возможны случаи смешения бытового и бытийного дис­курса - частные письма могут стать большой литературой, читаемой с таким же интересом, как и художественное произведение» [Бакина, Кострова 2004, с. 76-80].