Введение

    "Культура" – термин предельно широкий, потенциально богатый смыслами, и, конечно, подобную тему можно рассматривать с различных точек зрения и помещать в разнообразные контексты. Чтобы дать представление о том, каким образом раскрывается тема в этом учебно-методическом пособии, необходимо сделать ряд общих замечаний по поводу используемых в названии понятий и терминов. Начнем с того, что подразумевается в пособии под словом "культура". Термин "культура" применяется в настоящей работе в его расширительном толковании и включает в себя тот взаимосвязанный поток различных смыслов, который формирует отношение человека к миру, обществу и себе самому и определяет характер его деятельности и поведения. И, взаимно, этот поток сам формируется и проявляется в деятельности человека. Иными словами, стиль мироощущения и мышления, который, собственно, и составляет матрицу культуры, тесно взаимосвязан со стилем жизни людей той или иной эпохи, определяется ее историческим контекстом.
Таким образом, исходя из посылки о культуре как некоей целостной системе идей и образов, конституируемой процессами, происходящими в глубинных пластах бытия социума, авторы пособия ставят своей задачей показать культуру воинской элиты средневекового Запада как взаимосвязанный стиль мировидения и мироощущения, являющий себя как в повседневном, обыденном поведении, так и празднично-репрезентативном, как в визуальных образах замков, маргинальных рисунков и скульптур, так и в словесных конструкциях поэтических текстов. В этом смысле преследуется двоякая цель – с одной стороны, такой подход сулит возможность проникнуть «вглубь» социокультурной ткани процессов, понять взаимосвязь интеллектуально-психологической оснастки культуры того или иного общества и его социальных практик, с другой стороны – увидеть органическую связь явлений культуры внешне разрозненных, дискретных, на деле представляющих некую целостность, явленную в образе и духе того, что принято именовать средневековой культурой воинов.
Оговоримся, подчеркивая, что культура средневековой западноевропейской цивилизации, и в данном случае, ее воинской элиты, несомненно, представляет собой самобытный и самоценный организм, нуждающийся в осмыслении, авторы пособия отдают отчет, что между ними, безусловно, нельзя ставить знака равенства. Под воинской элитой здесь подразумевается культурно-генетически и историко-психологически связанный комплекс, чье единство определялось общим местом варваров-воинов и средневековых рыцарей в системе общественного разделения труда. И, тем не менее, специфические различия побуждают нас разделить содержание пособия соответственно на две части, проводя содержательно-сквозные линии между ними в качестве скрепы общей темы.
В исторической науке достаточно долго бытовали представления о культурной бесцветности варварского мира, основанные на отсутствии "высоких" проявлений культуры (архитектурных памятников, скульптуры, живописи) - но эти представления имеют мало общего с историзмом. Варвары имели собственную систему ценностей, ментальных установок, которые были более архаичны, чем наследие античного мира, но которые достаточно органично влились в новую культурную традицию.
Изучение варварского взноса в некий общий европейски-средневековый культурный воинский этос необходимо для верного понимания как специфики последнего, как уникальной целостности, так и видения общих архаических истоков в формировании культуры разных воинских сословий, также неоднородных по своему происхождению. Применительно к теме данного учебного пособия нас будут интересовать, прежде всего, главные культурные потоки и процессы, сформировавшими уникальный культурный этос средневековой воинской элиты в Западной Европе – взаимодействие культурных традиций античного и варварского миров, своеобразным энергетическим выбросом которого и явилась культура средневековой воинской элиты. Смешение и взаимодействие этих потоков, включая будирующее воздействие христианских представлений, и сформировало уникальный лик не только средневекового воина Западной Европы, но и шире - европейской, транслировавшей свое наследие современной цивилизации.
Реконструкция культурного облика варварского мира - достаточно сложная процедура. Коренящаяся в глубоком бесписьменном прошлом, эта культура оставила мало следов. Данные археологии, наскальная живопись, несколько хроник, раннее законодательство варварских королевств, легенды и более поздние литературные источники, которые, пусть опосредованно, но позволяют судить о варварах - вот все, на что может опереться исследователь.
Прежде всего, используются скандинавские литературные источники: саги. Время их создания, предположительно, X - XI в., а запись - XIII в. - но, по существу, они сохраняют многие установки варварского мира. Хотя саги записаны в христианскую эпоху, дух их пронизывает язычество. Скандинавия, дольше стран континентальной Западной Европы сохранявшая "варварские" обычаи, дает, таким образом, материал, который может быть экстраполирован на космологические и общественные представления германских племен более ранней эпохи.
Вместе с тем по этим сагам можно проследить не только традиционные, "неподвижные" приоритеты варварского миропонимания, но и культурные изменения, связанные с трансформацией родового строя. Пример тому - королевские саги "Круг земной" (Хеймскрингла) - крупный свод рассказов о конунгах, который принято приписывать Снорри Стурлусону; а также англосаксонский эпос - "Беовульф".
Отзвуки дохристианской воинской культуры доносятся и из более поздних произведений - эпических поэм, таких, как "Песнь о Нибелунгах", "Кудруна", "Песнь о Роланде", "Песнь о моем Сиде".
Определенные подвижки в мироощущении варваров, в частности, викингов, можно проследить на примере сохранившейся наскальной живописи.
Наконец, бесценный кладезь смыслов, которыми жили варвары, запечатлен в сохранившихся сказаниях и легендах. Частично эти предания пересказываются хронистами эпохи варварских королевств, частично - входят, в переработанном виде, в героическую поэзию.
Еще одним моментом, который следует оговорить, является использование обобщающих понятий "варвары" "рыцари". Они применяется к огромному количеству племен, варварских королевств и собственно средневековых государств достаточно неоднородных даже в этническом отношении, и, безусловно, обладавших иногда весьма различными культурными навыками. Поэтому выводы, сделанные на основе такой модели, неизбежно будут, в свою очередь, довольно обобщенными. И, однако, этот уровень "взгляда с птичьего полета" необходим и неизбежен, поскольку мы стремимся проследить определенные потоки культурного влияния, принципиально отличные от тех, что привнесла античная цивилизация в средневековую культуру Запада, а также выявить специфику культурного облика воинской элиты Европы в сравнении с другими воинскими элитами иных традиционных обществ. Подчеркивая общее, присущее европейскому миру, неизбежно приходится оставлять вне поля зрения элементы особенного, присущие отдельным племенам и народам.
Сказанное особенно относится к явлению рыцарства. В этом смысле необходимо определиться с самим понятием «рыцарь». Как правило, оно используется в самом широком смысле этого слова для характеристики представителя военного сословия Средневековья, вне зависимости от имущественного положения, знатности, этнополитической принадлежности. Именно в таком расширительном смысле большей частью и будут трактоваться проблемы рыцарской культуры в пособии. Однако, совершенно очевидно, что смысловая наполненность культурных идеалов рыцарства на заре становления средневекового общества и на закате того, что именуют средневековой эпохой, существенно трансформировалась во времени. Равно как очевидно и то, что ценностные ориентиры рыцарского сословия варьировались в зависимости от групповой или национальной идентичности его носителей.
Менялся мир, пушечные выстрелы, прозвучавшие во время Столетней войны в 1329 году в битве при Камбре, явились символическим предзнаменованием утраты рыцарством монополии на военное дело. Бюргерское сословие, набирая силу, поставило под вопрос безусловность многих рыцарских установок сознания и поведения, которые в эпоху, именуемую вслед за Й. Хейзингой как «осень средневековья», вступили в диалогический конфликт с реалиями времени и олицетворявших их слоев. Трансформировавшийся мир европейской цивилизации, превращавшейся из Европы рыцарских замков в Европу городов, стимулировал приращение рациональности, «расколдовывание» многих сакральных понятий и ценностей. Эти процессы десакрализации мировидения европейского общества, образно обозначенные Ж. Ле Гоффом, как процесс спускания с небес на землю, повлекут за собой и изменение в ценностных ориентациях рыцарской среды. И, тем не менее, в снятом виде рыцарский идеал останется значимым ориентиром в духовной жизни европейского общества более поздних времен, причем не только в среде феодальной элиты. Во многих своих составляющих он будет воспринят растущим и богатеющим бюргерством, в трансформированном виде усвоен культурными традициями Нового и новейшего времени.
В рамках учебного пособия невозможно воссоздать сколько-нибудь полную картину этих исторических мутаций, равно как невозможно показать все ракурсы национальной специфики культурных установок рыцарства. Все это большие исторические проблемы, над которыми наверняка предстоит большая научная работа исследователей. Авторы пособия лишь попытаются обозначить смысловую изменчивость культуры рыцарской среды, как в синхронии, так и в диахронии, концентрируя внимание на классической эпохе средневековья и на «классической» рыцарской среде, имея в виду, прежде всего французское, а точнее англо-французское рыцарство.
И, наконец, необходимо хотя бы вкратце сказать несколько слов о контексте, в котором развивалась культура воинской элиты Западной Европы. Начнем с эпохи варварства. При всем многообразии климатогеографических, демографических и социально-исторических параметров, которыми определялся интерьер бытования варварской Европы, можно говорить о некой общей его картине. В Западной Европе эпохи Великого переселения народов (III – VIII вв.) большая часть германских племен обитала в лесостепной полосе. Плотность населения была относительно низкой (по некоторым данным она не превышала 2,4 человека на квадратный километр). Условия хозяйствования были таковы, что не требовалось столь жесткого регулирования коллективных работ, как, скажем, это имело место во многих традиционных обществах Востока. Поэтому варвар в Западной Европе, будучи, как человек любого традиционного общества, тесно связанным с природным и социальным окружением, имел большую долю независимости от своих соплеменников или соседей по общине, чем представитель восточных традиционных обществ. К рыхлости общины следует добавить такой фактор как отсутствие государственности, наличие традиций военной демократии, формировавших фундамент для относительной свободы германца. К тому же эпоха военной демократии в Западной Европе имела чрезвычайно динамичный характер (чего не скажешь, например, о соответствующей эпохе североамериканских индейцев, которую описал Морган). Благодаря близости античной цивилизации, служившей порой ареной набегов, порой местом военной службы в качестве наемников или федератов, а так же источником культурного заимствования, быстро шел процесс выделения конунгов и дружин из общей массы соплеменников. Все это задавало алгоритм для формирования относительно свободного по сравнению с другими варварскими мирами (если не считать периода «варварства» античных Греции и Рима) индивида.
Этот же будирующий процессы динамичного выделения сословий и сопряженного с ними явления индивидуализации сознания и поведения «античный фактор» опосредованно сказался на том
Авторы пособия надеются показать своеобразие культуры рыцарского сословия в контексте тех процессов индивидуализации, расширения границ человеческой свободы, которые определяли специфику цивилизации средневекового Запада. Социоисторический интерьер бытования рыцарской культуры в западноевропейском обществе можно охарактеризовать как особо благоприятствовавший проявлению автономии личности. «Великие герцоги Запада» - термин, устоявшийся и хорошо известный историкам. За ним, равно как и за другим, хорошо известным фактом организации феодального сословия в Западной Европе, нашедшим выражение в формуле «вассал моего вассала – не мой вассал», скрывается своеобразие социально-психологического, политического и материального положения рыцарства в средневековом европейском обществе. Природа становления западноевропейской цивилизации была такова, что здесь создались некие важные предпосылки для обретения крупными феодальными магнатами большой земельной собственности, широкой военной и политической автономии, а также судебных прерогатив. Не будучи жестко связанными королевской или императорской властями, эти представители рыцарского сословия, являвшие его верхний этаж, элиту, задавали тон стилю жизни рыцарства, обусловливали полноту самовыражения, независимости «Я» его членов.
Оборотной стороной их свободы явилась достаточно широкая автономия мелкого рыцарства, имевшего возможность лавировать, искать себе более выгодного покровителя и получать за счет этого особые писаные и неписаные возможности материального и культурно-знакового самоутверждения. Словом, уже на этапе средневековой истории, военно-рыцарское сословие на Западе сформирует те культурные установки, ценностная наполненность которых определялась мироощущением автономной личности. Вне смыслового контекста этих установок, равно как и установок бюргерского сознания, представителей возрожденческой интеллигенции, вряд ли возможно адекватное понимание истоков и природы европейского гуманизма, отличающегося ярко выраженным персонализмом, акцентированием индивидуальности человеческого «Я».