Говоря о становлении российского самодержавия, важно
увязать специфику складывающейся формы правления с теми огромными, все
расширявшимися в процессе колонизации пространствами, которыми предстояло
управлять московским царям, являвшимся, по мнению евразийцев, с точки зрения
границ подвластных им территорий, наследниками империи Чингисхана. Проблема
отложенного влияния монголов на политические институты и отношения в Московской
Руси ярко освещена в книге Г.В. Вернадского «Монголы и Русь». Ф. Бродель в книге
«Время мира», в параграфе, озаглавленном им «Россия – долгое время сама по себе
мир-экономика», исходя из анализа торговых связей, пришел к выводу, что «желая
того или нет, но Россия выбрала скорее Восток, чем Запад».
В этой связи полезно было бы проанализировать, насколько этот вывод применим к
структуре, специфике политической власти России в период Московского царства, в
какой мере ситуация изменилась в период империи, после петровских реформ,
причудливо сочетавших с себе начала деспотизма и европеизации.
Охарактеризованные Н.Я. Данилевским как тяжелая операция, которую должна была
вынести Россия, реформы Петра I, с его точки зрения, развили в россиянах болезнь
«европейничанья», выражавшуюся не только в заимствовании иностранных бытовых
норм и учреждений, но и в искажении политического сознания русского народа, в
привитии привычки смотреть на все политические вопросы «в европейские очки»,
«под европейском углом наклонения». В этом контексте есть смысл сопоставить
политическую динамику в российском государстве до и после петровских реформ,
соотнеся её с западным и восточным стандартами, а также обосновать, какой из
вариантов развития восточной политической культуры наиболее близок к
отечественной политической культуре.
В процессе складывания российской политической культуры,
бесспорно, доминировали такие факторы, как общинность и моноцентризм власти, что
придает ей, казалось бы, исходные восточные черты; впрочем, на архаической
ступени своего развития и западное общество отдало дань этим началам, неслучайно
отечественные исследователи А.И. Щербинин и Н.Г. Щербинина подчеркнули в своей
книге «Политический мир России», что особенное в России то, что универсально. По
их мнению, община как «чудо из чудес отечественного политического мира», именно
в России не превратившись в «оковы новых структур, мертвую схему», придавало
относительную подвижность социальным связям, «ладило» с государством, с
верховной властью. Политический мир России, в связи с этим, «предстает как
эмоциональная атмосфера творческого застоя», в рамках которого консерватизм
политического сознания проявляется не столько в идеологии, сколько в
механическом воспроизведении архаических стереотипов.
С точки зрения А.И. Щербинина и Н.Г. Щербининой,
отечественная политическая культура является безликой, что свойственно
коллективистскому типу общества. Сакрализируемый «герой» ее определяется не по
достоинствам и достижениям, а исключительно по своей типичности, способности
олицетворять общественные ценности. В политическом мире России доминирует
коллективная личность, «свободолюбивая по видимости», уютно бунтующая «в
пределах обычая». Бунт коллективной личности, поклоняющейся Справедливости как
равенству перед государем (пусть и «равенству холопов»), исследователи
рассматривают как бунт прежде всего ценностный: «Коллективная личность бунтует
главным образом не потому, что ей тяжело, она неприхотлива, а потому, что
требует на место обесцененных ориентиров новые ценности». Студентам предлагается
обдумать, насколько соответствует отечественным политическим реалиям в прошлом и
настоящем тезис авторов о том, что «российская коллективистская политическая
культура вообще не испытывала нужды в герое».